обрадовались. Выяснилось, в деревне электричества нет, поэтому хорошо, что мы пришли засветло. Для нас растопили самовар. Такая экзотика. Еще и на сосновых шишках.

За столом разглядываю новых знакомых, а они меня. Света живая, суетливая, светлые волосы убраны под платок. Люба с короткими черными волосами, коренастая, плотная, основательная. Парня зовут Сергей. Худой и бледный, он сидит в уголке на лавке. Пьет чай маленькими глотками. Мужчина велел звать себя дядей Витей. Лицо с недавней седой щетиной. Волос на голове — только виски седые, коротко стриженные. Исходит от него уверенность. И доброта в чистом виде. Редко такое доводилось встречать, когда понимаешь, что человек добрый просто так.

Спальное место мне определили с женщинами в одной комнате, на лавке вдоль стены. Под лавку и положила вещи.

В деревне четыре дома. Один на отшибе и заросший кустами и крапивой Деревня огорожена по обычаю загородой — забор такой с тремя поперечными балками из сосенок без штакетника. Есть «ворота», где эти балки можно вытащить и проехать. А так пролезают между ними или через верх. За деревней пасека из тридцати ульев. Пасечник, объяснила Люба, еще и лечит пчелами, живет тут постоянно. Народ к нему ездит периодически. В двух других домах люди появляются по договоренности и рекомендациям. Кому отдохнуть от жизни надо, полечиться, просто подумать. Вот и меня привезли. И она очень надеется, что не зря.

Глава 3

Дед заявил, что завтра с утра уедет. А меня поручил именно Любе. Света, как живчик, везде поспевает. После ужина вместе с ней мою посуду. Она в первой воде, а я начисто — во второй. Сергей выливает помои. Никто меня ни о чем не расспрашивает. Спалось прекрасно. Когда открыла глаза и вышла, дед уже собрался.

— Возьми ключи от комнат, — предлагаю ему.

— Да не волнуйся, меня пристроят. Неизвестно еще, когда я в городе покажусь. Ты давай, в себя приходи. Витя за тобой присмотрит, а Люба позанимается.

Дед ушел вместе с Риком. Лучшее средство вжиться в пространство вокруг — чем-нибудь заняться. Я вызываюсь подметать дом. Люба замесила тесто и печет лепешки на притопке. В них добавлена еще какая-то травяная мука. Получилось волшебно.

За завтраком Сергей спорит с дядей Витей.

— Я православный! И не сверну с этого пути. Для России монархия является естественным строем. За Веру, Царя и Отечество! Сегодня этот лозунг актуален, как никогда.

— Но ты же христианин? — дядя Витя хитро улыбается.

— Я православный христианин. А то едут сейчас всякие сектанты. Тоже христианами себя называют.

— А в чем разница?

— Православие — значит, правильно славить. Только в нем есть правильные обряды.

— Ты Евангелие читаешь?

— На службе читают. Батюшка в проповеди разъясняет.

— Так рекомендуют самому каждый день читать.

— У меня так пока не получается.

— И очень зря. Иначе бы ты видел, что в твоем лозунге «За» — самое главное преткновение. Призыв к борьбе. Тогда как Господь велит не противиться злому.

— Святые старцы благословляли Русь защищать. Пересвет и Ослябя монахами были.

— Наша история туманна и загадочна. Почему каждый монастырь строился, как мощная крепость, это отдельная тема. Я сейчас о другом. Про Евангелие, не как обычай для чтения на церковно-слявянском, а как про руководство к действию. Нестыковочка с государственностью получается.

— Все стыкуется. Это скрепы, которые цементируют государство. И за ними будущее.

— Так в Евангелии четко говорится, что кесарю — кесарево. Христос вне политики и государства. «Царство мое не от мира сего». А если развивать твою идею, так дело дойдет до того, что замполитов в армии на священников заменят. Они еще и ядерные ракеты освящать будут.

— Такого маразма не будет. Но Русь возродится только в Православии.

— Для скреп и возрождения Руси тогда лучше подойдут идеи славянских богов. Перуны там иВелесы всякие, — дядя Витя посмеивается.

— Вот таких мы нагайками. А идолов и всю нечисть сожжем.

— Это уже было. Иудеи, между прочим, тоже за государственность были. Ветхозаветное православие сейчас называют. Только казнили раньше по-другому. Почитай Федора Михайловича, про Великого Инквизитора в «Братьях Карамазовых».

— И что там?

— Рим принял мир, который обещал сатана Иисусу, если поклонится ему. Но Господь не поклонился, а Рим согласился. Теперь правит. «Зачем ты пришел мешать нам», — процитировал он. — И если Православная Церковь пойдет в Государство, то будет тоже самое. С русским колоритом. Потому что центр управления у всего этого единый. Сам не видишь, что происходит? Через два года священники войдут во все сферы жизни, а через двадцать это будут чиновники от духовного ведомства.

— Дядь Витя, вот странно от тебя такое слышать. Ты же сам говорил, что православный. Или нет? И пусть батюшки идут везде. И хорошо. Всем понятно, что коммунистическая идеология не справилась. Будет правильная, настоящая, наша, русская православная вера.

— Вот именно, что ваша, русская и православная. А я — христианин. И что до идеологии, а была ли коммунистическая идеология вовсе?

— Ну, а как же. Моральный кодекс строителя коммунизма.

— Это объяснение для народных масс. Коммунизм — теория экономическая. О каком моральном обосновании тут может идти речь? О какой идеологии, кроме экономической эффективности?

— Тем не менее, за эти идеи умирали революционеры, поколения в борьбе жили.

— Ты уверен, что за эти? Читал «1984»?

— Читал. В самиздате. Это утопия про буржуазное общество.

— Да если бы. Оруэлл был рьяным сторонником коммунизма. И даже поехал воевать в Испанию. На стороне республиканцев, конечно. Там познакомился с руководством. Узнал несколько больше, чем позволительно простому человеку. И пришел в ужас. Уехал домой и написал эту книгу. Она про будущее коммунистического общества. Тотальный контроль и тотальное вранье.

— Не знаю, не знаю. По мне, так идеи коммунистов не так и плохи, только они без Бога. Если все сделать правильно, с православным Государем, то будет благолепие.

— Помесь коммунизма и Православия. Боюсь представить.

— А не надо представлять. Мы своего добьемся.

— Не вы. А вашими руками и недалекими головами.

— Хотите сказать, что все идеологи были идиотами?

— Нет. Коммунизм — гениальное изобретение. Только смотря для кого.

— Для народа!

— Для него это рабовладение в чистом виде, только не частное, а государственное. Объявить рабу, что заводы и земли теперь его. А потом заставлять работать под угрозой тюрьмы или расстрела. За очень скудную еду и плохую одежду. Знаешь, где у нас коммунизм? В тюрьме и в армии.

— Так я и говорю. Если правильную идеологию дать народу, все изменится.

— Это ты верно говоришь. Таких инструментов залезть в душу у коммунистов