— У-у-у-у, — разочарованно протянул Богдан, однако епископ продолжил:

— Получив зерно веры, мы должны его вырастить, чтобы с годами оно приносило плоды. Ну, а что касается вас, дорогая… — он взглянул на профессоршу, — я не понимаю, как можно хладнокровно препарировать догматы христианского учения и при этом оставаться православной христианкой. Вы низвели религию до уровня прислужницы власти и экономики.

— Так оно и есть, — заверила его Нинель Николаевна. — Я не следую догмам, я верю фактам и доказательствам. Я — ученый.

— Вы правы лишь в том, что дохристианские культы и религии в значительной мере имели утилитарное значение. И только христианство удовлетворило запрос человечества на духовность.

— Наука и религия не противоречат друг другу, — возразила ему профессорша. — Наука не пытается опровергнуть, что Бог сотворил небо и землю, она пытается понять, как именно это произошло.

Теофилус Чезарини неодобрительно оглядел участников трапезы и, остановив свой взгляд на Богдане, перевел разговор на то, что произошло на острове Эзр. Тот вкратце, без ненужных подробностей пересказал опасное приключение, чем в полной мере удовлетворил любопытство епископа и Ердына Экинджи.

Таким образом, к окончанию ужина страсти поостыли, и спорщики благополучно разошлись, примирившись друг с другом.

Когда Элина и Богдан покинули ресторан, им стоило немалых трудов избавиться от Ердына. Оба понимали, что им надо многое обсудить, но турок, как назло, был говорлив и весел.

Наконец, не выдержав, Богдан отвел его в сторону, сказал несколько слов, и обиженный Экинджи ушел.

— Где будем говорить? — спросила Элина.

— Пройдемся по палубе, — предложил болгарин.

Они поднялись на прогулочную палубу, и Элина спросила:

— Зачем ночью ты поднимался на скалу?

— Знал, что ты спросишь, — сказал Богдан.

— Ну, так зачем?

— Обыскать напавших. У одного в кармане нашел приемник от GPS-трекера. Они, видимо, поставили маячок на экскурсионный катер, и так нас выследили.

— Ты сказал правду Таскирану?

— Про виллу бабушки? — Богдан уверенно мотнул головой. — Абсолютную.

— А как быть с остальным?

— Не понимаю.

— О чем тебя спрашивал Серхат?

— А он спрашивал? Наверное, в этот момент я потерял сознание.

— Я повторю тебе его слова: «Где они? Куда ты их спрятал?»

— Ага… Вот, значит, что… — Шагая по палубе, Богдан смотрел под ноги, и было видно, он думает, как ответить.

— Если соврешь, я сразу пойму, — предупредила Элина.

— Да ну… — Болгарин остановился, достал из кармана вчетверо свернутый лист и протянул Элине: — Вот, смотри.

— Что это? — она развернула лист.

— Фотография старинного пергамента.

— Откуда она у тебя?

— Нашел в кармане Серхата.

— Какое отношение этот снимок имеет к тебе? — с пристрастием спросила Элина.

Богдан подошел к скамейке:

— Давай присядем, и я все тебе расскажу. — Он сел и, выдержав паузу, договорил: — Или почти все. Существуют профессиональные тайны, которые затрагивают интересы других людей, и я не вправе их разглашать.

— До тех пор, пока из-за них не начинают убивать! — проговорила Элина и жестко распорядилась: — Рассказывай!

— Эту рукопись я нашел в монастыре поблизости от сербского города Ниша[16].

— Она твоя?

— Скажем так: я выкупил ее у монахов.

— Значит, Серхат хотел забрать оригинал? Зачем?

— Рукопись датируется третьим — четвертым веком и независимо от содержания имеет большую ценность для коллекционеров или музеев.

— Судя по тому, как действовал Серхат, я бы не сказала, что он сотрудник музея.

— Ну да, — улыбнулся Богдан. — На коллекционера-любителя он тоже не тянет. Думаю, что Серхат выполнял чье-то поручение. Его снабдили фотографией, чтобы он знал, что искать.

— Тебе известно содержание рукописи?

— Текст написан на арамейском или на древнегреческом языке. Я не нанимал переводчика. Мое дело найти, продать и заработать.

— Выставлял пергамент на продажу?

— Я знаю, кто сделал эту фотографию. Месяц назад я отдавал пергамент на консервацию, он был в плохом состоянии.

— Где эта рукопись сейчас? — деловито поинтересовалась Элина.

— В надежном месте, — заверил ее Богдан.

— Чтобы понять, почему за этим пергаментом охотятся, нужно знать его содержание. И, кажется, мне известно, что нужно делать, — уверенно заключила Элина.

Открыв дверь каюты, Нинель Николаевна прижала палец к губам и прошептала:

— Пожалуйста, тише. Лидочка спит.

— Нам нужна помощь, — проговорила Элина.

— Вот еще новость…

— Можете определить, на каком языке написан этот текст? — Богдан показал снимок рукописи.

Взглянув лишь мельком, Нинель Николаевна уверенно заявила:

— Древнегреческий, это же очевидно.

— Сможете перевести? Хотя бы примерно? Ведь вы, кажется, специалист по церковнославянскому?

— Церковнославянский и древнегреческий не одно и то же, — сказала профессорша. — Но греческий язык был распространен в Киевской Руси. Церковные службы велись на двух языках, один клирос пел по-древнегречески, другой — по-церковнославянски.

— Так вы знаете древнегреческий язык или нет?

— Знаю, и очень неплохо, — сказала Нинель Николаевна.

— Нам нужен перевод! — решительно заявила Элина.

— Как скоро?

— Чем быстрее, тем лучше.

Богдан предупредил:

— Но это конфиденциально!

— Переведу, но не раньше завтрашнего утра! — профессорша забрала бумагу и захлопнула дверь.

Capitolo XIV

Римская империя. 272–274 годы

Алу Констанция усилили дополнительными турмами и приписали к Наиссу. Рядом с городом подготовили место для строительства большого каструма, при котором находилось Марсово поле, пригодное для обучения конницы.

Aniello Falcone — Roman soldiers in the circus, circa 1640

Со времен путешествия в Пальмиру Констанций вынашивал мысли о том, как легкой коннице сражаться с восточными катафрактами. Он затемно выезжал в лагерь и весь короткий зимний день посвящал обучению своих аларисов[17].

Они с Еленой поселились у родителей, и это было несомненной удачей.

В конце февраля ночью Елена проснулась от ноющей боли в пояснице. Давая выспаться мужу, она тихонько лежала рядом, прислушиваясь к толчкам в животе и нарастающим схваткам.

Проснувшись утром, Констанций встретился взглядом с широко распахнутыми глазами жены и сразу все понял.

— Началось?

Елена кивнула, и он немедля привез в дом врача. Тот велел Констанцию выйти и после осмотра известил:

— Ребенок крупный, будем молиться богам и надеяться на лучшее.

Такое известие спокойствия Констанцию не прибавило. В тот день он рано закончил военные тренировки и вернулся домой до наступления темноты.

Елена ходила из угла в угол и время от времени шипела от боли. Врач и местная повивальная бабка перебрасывались специальными словами, которых Констанций не понимал. Он бережно поддержал жену и помог ей прилечь. У Елены не