Я отмахнулся:

– Это неважно. Так список расширяется? Пока дело дошлодо первого сожжения, список пополнили еще с десяток наименований?

Он замялся, взглянул с некоторой нерешительностью, голосупал до шепота:

– Ну, раз уж ты в курсе… Да, я в комиссии поподготовке. На первом этапе рассматриваются двадцать четыре наименования.Потом, конечно, список сократится, но что-то останется. Наверное, как ты иговоришь, с десяток наименований. А потом, конечно, по мере усиления работынашего Комитета по защите и укреплению демократии, будут и новые книги всписке.

– Только книги?

Он кивнул:

– Пока да.

– А потом?

– Пытаемся продавить подзаконный акт, чтобы вносить иавторов. Не самих авторов, а их книги на сожжение. Не выборочно, а целиком.Если автор в «черном списке», если националист или патриот, то все его книги вогонь, не рассматривая по отдельности…

Вокруг костра танцы разрастались, буйное веселье охватиловсю площадь. На самом краю площади в темноте смутно маячат патрульные машины,там тенями проскакивают фигуры в милицейской форме, но сюда ни один неподходил.

– Надо бы как-то увековечить, – пробормоталя. – Ведь сегодня день, который войдет в историю… Да и площадь быпереименовать в… гм… нет, это пусть проработает Комитет по защите демократии.

Легунов оживился.

– А ведь верно! Эти мероприятия теперь станутрегулярными. Местом, так сказать, проявления демократичных принципов идемократичного менталитета. Здесь будут сжигать книги недемократичных авторов,а если вовремя оповещать население, то здесь возникнет излюбленное место длямолодежи. Кстати, хорошо бы на той стороне поставить лотки с хот-догами ипиццей. И «пепси», конечно.

– А в киосках торговать хотя бы марихуаной, –добавил я.

Он испугался:

– Что ты говоришь?

– Из-под прилавка. – объяснил я.

Он сказал нерешительно:

– Все-таки это нарушение…

– Мелочь, – успокоил я. – Ее вот-вот и такразрешат. Зато будет наглядно: демократы готовы разрешить все наркотики, апроклятые диктаторские режимы всегда жестоко преследовали наркоманию,секс-меньшинства… Молодежь не любит думать, ей надо все наглядно, разжеванно. Апобалдеть, оттянуться, расслабиться, поймать кайф, отъехать – здесь как разтакое место.

Он посмотрел на меня с некоторой долей отвращения.

– Ну, знаешь ли, тебе бы в политику. Прирожденныйжестокий циничный политик!.. Не собираешься куда-нибудь баллотироваться?

– Куда?

– Ну куда-нибудь?

Я покачал головой.

– Я философ. Мое дело – давать советы.

Он засмеялся:

– Так вроде бы одна Страна Советов уже накрылась меднымтазом, как говорит раскованная молодежь…

Костер догорал. Легкий порыв ветра поднял целую тучу пепла.Девчонки с визгом разбежались в стороны, спасая импортную косметику нахорошеньких мордочках, ребята хохотали и отмахивались. Из огромной черной грудывыкатилась нам под ноги обгоревшая по краям книга, я с трудом различил наобложке: «Майн Кампф». Адольф Гит…

Легунов с наслаждением наступил на нее подошвой дорогогоботинка. Захрустело. Он оглянулся, мощным пинком отправил книгу обратно в пепелк конфискованному тиражу.

– Пусть хорошенько пропечется, – захохоталон. – Вкусней будет!

И снова мне почудилось, что уже когда-то слышал и даже видел.В горле слегка першит, но чувствую себя бодрым, наполненным энергией, и совсемне хочется спать. Внутри бурлит беспричинное веселье, прыгать бы вокруг огня,бегать с факелом, принадлежать к единому сильному мнению демократическогобольшинства, а кто не в большинстве, тех вот сюда, на костер…

Я вздохнул глубоко несколько раз, очищая легкие. При горениичто-то выделяется такое, что все мы немножко дичаем. А так вообще хорошо.

– А все-таки напечатали, – сказал я. –Значит, это еще возможно.

Легунов поморщился, сказал с раздражением:

– Результат недосмотра! Или попытка самоубийствакакими-то кретинами. Понятно же, что даже если им как-то удалось протащить этукнигу под другими названиями и бумагами в типографию, то в продажу поступитьвсе равно не удастся! На что они надеются?

Я покачал головой:

– Но все-таки грубо. Они ж до таких методов неопускались, старались делать все рационально. Если кого и уничтожали, то волосысрезали для матрасов, кожу использовали для абажуров и перчаток, из мяса варилипревосходное мыло. Естественно, все золотые зубы собирались и переплавлялись вслитки. А здесь – в костер! Это ж сколько леса загублено!.. А труда рабочих?Если уж запретили книги с пропагандой фашизма, с пропагандой войны, спропагандой расовой и религиозной розни, запретили выпады противсекс-меньшинств, запретили… словом, многое запретили, и список все расширяется,как и принято в настоящем демократическом обществе, то надо пресекать всераньше!

– Да, – сказал он, оживляясь, – недавновыделены средства, чтобы камеры фейсконтроля поставить не только на всехперекрестках, но на входах в магазины, у светофоров, на людных улицах, в местахпредполагаемых митингов… Тогда можно будет зачинщиков выявлять и наказыватьзаранее!

– Да, – согласился я, – вот это будет настоящийдемократический рай!

Мы уже расставались, я сказал на прощание очень серьезно:

– Вчера по телевизору проскользнула передача про горы.И хотя альпинистов не показывали, но я бы советовал убрать подобные передачи.

Он насторожился.

– Что случилось?

– Альпинисты, – обронил я лаконично. Он смотрел снепониманием, я объяснил: – Альпинисты, скалолазы, даже горные туристы… есличестно, весь тот странный народ уж очень не вписывается в картину западногообраза жизни. Вместо того чтобы балдеть, оттягиваться, трахать все по дороге,отрываться, кайфовать… они лезут на эти чертовы – бр-р-р! – горы. Я толькопредставлю – меня сразу мороз по коже. А по квартире так вообще холодный ветер…

Он зябко передернул плечами.

– У меня тоже. Сумасшедшие какие-то.

– Вот-вот, – закончил я. – Не надо, чтобы ихвообще видели, о них слышали, чтобы подобный образ вообще западал в сознание. Алучше сразу нажать на нужные рычаги, Большой Хозяин за Океаном это сделатьможет, и закрыть все альпинистские общества. Пусть оттягиваются и расслабляютсяне только как все, но и все пусть знают, что других занятий вообще нет. Иначекто-то задумается, а что же это за странное удовольствие: отказываться отбалдения и лезть в горы? Ведь умный в гору не пойдет… А потом дальше – больше:решит, что можно получать радость не только от жратвы, но и от воздержания,преодоления, побед! А от подобных альпинизмов всего один шаг до руля самолета,который протаранит Торговый Центр или Пентагон.