Он покачал головой.

– Наша девочка…

Голос его прервался. Я ощутил холодок под сердцем. Передглазами встало ее веселое, всегда смеющееся личико с беспечной улыбкой. Увиделее ямочки на щеках.

– Что могло с нею случиться?

– Случилось… – прошептал он.

– Но… что?

Он прошептал так тихо, что я едва услышал:

– Я вернулся вчера, захотелось перекусить… А оказалось,что хлеб кончился. Марьяна, добрая душа, вызвалась сбегать в магазин, он у насоткрыт все двадцать четыре часа… В подъезде встретила Лену, подругу, сходиливместе. А когда возвращались… их догнал патруль…

Голос его прервался. Я спросил тупо:

– Чей?

– Со… союзников, – ответил он едва слышно.

У меня кулаки сжались сами по себе. Майданов все ещеназывает юсовцев союзниками, даже негодует, когда слышит, как мы зовемюсовцами, хотя это лишь простое сокращение от US, как сами себя зовем юзерами,гэймерами, байкерами.

– И… что?

Он всхлипнул, плечи затряслись.

– Лена успела убежать… А Марьяна… ее затащили в машину.

– И что? – спросил я тупо, хотя уже чувствовалнепоправимое.

– Изнасиловали.

У меня стиснулись и челюсти, но я заставил себя выдохнуть,сказал как можно спокойнее:

– Вы же сторонники половых свобод… Неприятно, конечно,но примите так… как вы и советовали принимать подобные… инциденты. Смириться,расслабиться, получать удовольствие…

Я понимал, что это жестоко, но не удержался, чтоб не вмазатьему в лицо его же сентенции, которыми он доставал нас, соседей. Он закрыл лицоладонями. Слезы брызнули, будто придавил спринцовку.

– Вы не понимаете… Она в больнице… В больнице!..

Я спросил быстро:

– Ого… настолько?

– Ее… избили…

– За что?

– Она… она…

– Ну что, говорите же!

– Она противилась. Отчаянно противилась.

Челюсти мои сжались так, что заломило в висках. Чистая идобрая, открытая всем, она отчаянно противилась распаленным здоровенныммужикам, в то время как патентованные красотки тут же раздвигают ноги истараются получить удовольствие… Что за мир, уничтожить бы его весь,уничтожить, стереть на фиг, создать другой и заселить заново…

– Как она сейчас?

Он прошептал раздавленно:

– Не знаю. Но она в плохом состоянии. Еще не пришла всебя… Понимаете, еще не пришла в себя!

Я обнял его за плечи, показавшиеся сразу худыми икостлявыми, отвел обратно в его квартиру.

– Оставайтесь здесь. Примите валидол. Или корвалол.Хотите, я вам накапаю?.. А я сейчас сам съезжу в больницу, разузнаю. Можетбыть, нужна какая-то помощь. В какую больницу ее отвезли?

Я гнал машину, едва сдерживая себя, чтобы скорость превышатьне больше, чем на разрешенные девять километров. Юсовцы, колотилось в вискизлое. Юсовцы! Наверное, это началось со времен Петра. Иностранцы, облепившиемолодого царя, как голодные мухи свежее дерьмо, были объявлены людьми сортомвыше, чем местные русские. Обидеть иностранца – обидеть самого царя, а это ужеполитическое деяние, восемьдесят восьмая статья, дорога на Лобное место, гдеждет, ухмыляясь, палач с большим топором. А то и сам Петр, обожавшийсобственноручно рубить головы русским стрельцам, но пальцем не задевший ниодного иностранца. Мне самому удалось пожить при Советской власти, сам видел,что обидеть, задеть или оскорбить иностранца – тюрьма на долгие сроки. Неважно,кто прав на самом деле, но перед иностранцем власти извинялись, а русскогосразу сажали. Так железом и кровью взрастили в русских страх, ненависть ипочтительное уважение к иностранцам. Страх, ненависть, зависть и страстноежелание самим стать иностранцами.

Когда пал «железный занавес», народ ломанулся в посольства.Выстаивал ночами в очередях, только бы стать этими самыми иностранцами. А те,которые становились, за океаном работали хоть золотарями, чтобы скопить деньжати приехать в отпуск, показаться родным и близким уже «иностранцами». И верно,им завидовали, на них смотрели как на существ более высокого порядка. Ниже,конечно, чем настоящие иностранцы, но выше, чем коренные русские.

Так что нечего жаловаться, что сами иностранцы относятся кнам, как к быдлу. Мы их долго приучали к этому, а они споначалу еще стеснялись,пробовали на равных.

И все-таки, как я ни успокаивал себя, черная злостьподнималась из глубин души, захлестывала мозг. Все они сволочи! Среди нашиххватает сволочей, но иностранцы – сволочи все! Во всяком случае, те, которыепонаехали. Правы экстремисты, что уничтожают их. Молодцы ребята из РНЕ, чтоубивают исподтишка по ночам. Да и не только по ночам, во многие районы Москвыюсовцы даже на своих бронированных джипах не покажутся и среди бела дня. Неговоря уже о России. В Приднестровье и Красноярской области губернаторы сразуобъявили, что если на их землях появится хоть одна единица со звездно-полосатымфлагом, она будет немедленно уничтожена. Без базаров.

За перекрестком гаишник указал зебристой палочкой в сторонубровки. Я послушно подрулил, выключил мотор. Пока опускал стекло, рядомнеспешно выросла фигура в пятнистом комбинезоне, автомат смотрит мне в лицо,ленивый голос пробасил:

– Документы?

Я оглянулся, гаишник подошел, козырнул. Я нехотя протянулводительские права ему, минуя здоровенную лапищу парня в костюме спецназовца.Гаишник проверил документы, заглянул в багажник, даже поводил щупом под днищем,махнул рукой:

– Все в порядке, езжайте.

– Документы отдайте, – напомнил я.

– Ах да…

Какие-то заторможенные, мелькнула мысль. Явно где-то сноварванули колабов, а то даже важного юсовца. На другом конце города, а эти здесьпроверяют лишь потому, что приказано проверять всех. Какая-нибудь очереднаяпоказательная операция с пышным названием. Единственная организация, что ещеоказывает реальное сопротивление «ограниченному контингенту» юсовцев вРоссии, – это РНЕ, остальные либо размахивают кулаками, либо обвиняют другдруга в развале России, а то и вовсе пошли на некое сотрудничество соккупантами, невнятно объясняя предательство тактикой борьбы.

Больница выплыла из-за угла как белый теплоход. Воротараспахнуты, по обе стороны от асфальтовой дорожки аккуратно подстриженныйгазон, зеленый настолько, что как будто сегодня покрасили заново. Я воткнулмашину между приземистой «Тойотой» и «Рено», охранник кивнул издали, мол, всепонял, запомнил, чужого не подпущу, я побежал по широкой, такой же белойлестнице к дверям.

В холле чистота, приветливый персонал, все улыбаются, словнов «Макдоналдсе», но по нервам неприятно ударил заметно уловимый запах лекарств.Мне выдали белый халат. Запах лекарств с каждым этажом становится все сильнее,я чувствовал, как мне начинает передаваться ощущение чужой боли, страданий,мучений. Я начал задыхаться, уже кололо в сердце, в печени, заныли колени.