произошли сначала в Оксфорде, мы могли бы сейчас блуждать в темноте! Тебе никогда не нравился Энтони Феррара – ни один мужчина его не любит; но ты часто навещал его в колледже. Продолжай навещать его в городе.

Роберт Кеан встал и закурил сигарету.

– Вы правы, сэр! – сказал он. – Я рад, что я не одинок в этом деле! Кстати, насчет …

– Майры? В настоящее время она остается в доме. Есть миссис Хьюм и все старые слуги. Мы увидим, что нужно сделать, позже. Хотя ты мог бы сбегать и взглянуть на нее.

– Я так и сделаю, сэр! До свидания.

– До свидания, – сказал доктор Кеан и нажал на звонок, который вызвал Марстона, чтобы тот выпроводил посетителя и ввел следующего пациента.

На Хаф-Мун-стрит Роберт Кеан стоял в нерешительности, ибо он был одним из тех, чье душевное настроение отражается физически. Он мог бы нанести визит Майре Дюкен, и в этом случае его почти наверняка попросили бы остаться на обед; или он мог бы нанести визит Энтони Ферраре. Он выбрал последний, хотя и менее приятный путь.

Направляясь в сторону Пикадилли, он размышлял о том, что эта мрачная и жуткая тайна, которой он поделился со своим отцом, похоже, нанесла ущерб его успеху в журналистике. Это было вечное противостояние, демоническое, между ним и его работой. Чувство яростной обиды на Энтони Феррару, которое он лелеял, усиливалось с каждым шагом. Он был пауком, управляющим паутиной, паутиной, которая липко коснулась доктора Кеана, его самого, Роберта Кеана и Майры Дюкен. Были и другие, кто почувствовал его прикосновение, кто был привлечен к сердцу нечистого лабиринта – и съеден. В сознании Кеана фигура Энтони Феррары приняла облик монстра, вурдалака, стихийного духа зла.

И вот он уже поднимался по мраморным ступеням. Перед воротами лифта он остановился и нажал на кнопку звонка.

"Феррара" оказался номером на первом этаже, и двери открыл слуга восточного происхождения, одетый в белое.

– Опять его мерзкое театральное притворство! – пробормотал Кеан. – Этому человеку следовало бы стать иллюзионистом мюзик-холла!

Посетителя провели в небольшую приемную. В этой квартире стены и потолок были полностью покрыты резьбой из сандалового дерева, явно восточной работы. В нишах или буфетах без дверей стояли странного вида вазы и горшки. Тяжелые портьеры из богатой ткани закрывали двери. Пол был выложен мозаикой, а в центре бил небольшой фонтан. Одну сторону комнаты занимал мягкий диван, где полностью исключался естественный свет и который освещался только декоративным фонарем, свисавшим с потолка. У этого фонаря были стекла из синего стекла, что создавало необычный эффект. Серебряная мибхара, или курильница для благовоний, стояла рядом с одним из углов дивана и источала тонкий аромат. Когда слуга удалился:

– Боже милостивый! – пробормотал Кеан с отвращением, – состояние бедного сэра Майкла не продержится долго с такой скоростью! – Он взглянул на дымящуюся мибхару. – Фу! Женоподобное чудовище! Амбра!

Невозможно представить себе более странную аномалию, чем та, которую представляет собой худощавый, ухоженный шотландец, с его свежим, чисто выбритым лицом и типично британским видом, в этой обстановке восточного сладострастия.

Смуглый слуга отдернул занавеску и жестом пригласил его войти, низко поклонившись, когда посетитель проходил мимо. Кеан оказался в кабинете Энтони Феррары. В камине пылал огромный огонь, делая жару в кабинете почти невыносимой.

Он понял, что это была точная копия комнаты Феррары в Оксфорде; конечно, гораздо более просторная, и из-за ковров и подушек, которыми был устлан пол, наводила на мысль о большой роскоши. Но там был заваленный мусором стол, с его безымянными инструментами и необычной серебряной лампой; там были мумии; старинные тома, свитки папируса, сохранившиеся змеи, кошки и ибисы, статуэтки Исиды, Осириса и других нильских божеств тоже были там; множество фотографий женщин (Кеан назвал это в Оксфорде "коллекция"); и прежде всего, там был Энтони Феррара.

На нем был серебристо-серый халат, отороченный белым лебяжьим пухом, в котором Кеан видел его раньше. Его статное лицо цвета слоновой кости расплылось в улыбке, которая, однако, не была приветственной улыбкой; чрезмерно красные губы улыбались в одиночестве; длинные блестящие темные глаза были безрадостными; почти зловещими под прямыми бровями, подведенными карандашом. Если не считать коротких, тусклых волос, это было лицо красивой, злой женщины.

– Мой дорогой Кеан, какой приятный визит. Как мило с твоей стороны!

В его хриплом голосе звучала странная музыка. Он говорил бесстрастно, фальшиво, но Кеан не мог отрицать очарования этого уникального голоса. Можно было понять, как женщины – некоторые женщины – были как глина в руках мужчины, у которого был такой голос.

Его посетитель коротко кивнул. Кеан был плохим актером; его роль уже угнетала его. Пока Феррара говорил, слушать было как-то увлекательно, но когда он молчал, это вызывало отвращение. Феррара, возможно, сознавал это, потому что говорил много и хорошо.

– Ты удобно устроился, – сказал Кеан.

– Почему бы и нет, мой дорогой Кеан? В каждом человеке есть что-то от сибарита. Зачем подавлять такую восхитительную склонность? Философия спартанцев явно абсурдна; это философия того, кто оказывается в саду, полном роз, и зажимает ноздри; кто видит там тенистые беседки, но предпочитает сгореть на солнце; кто, игнорируя отборные плоды, которые соблазняют его руку и радуют его вкус, наклоняется, чтобы сорвать горькие травы с обочины!

– Понятно! – рявкнул Кеан. – Значит, ты не думаешь заняться еще какой-нибудь работой?

– Работой?! – Энтони Феррара улыбнулся и опустился на груду подушек. – Прости меня, Кеан, но я с радостью и уверенностью оставляю это более сильным персонажам, таким как ты.

Он протянул серебряную коробку сигарет, но Кеан покачал головой, балансируя на углу стола.

– Нет, спасибо. Я и так уже слишком много выкурил, у меня пересох язык.

– Мой дорогой друг! – Феррара встал. – У меня есть вино, которое, я заявляю, ты никогда не пробовал, но которое ты назовешь нектаром. Оно сделано на Кипре.

Кеан поднял руку в жесте, который мог бы напомнить хорошему наблюдателю о его отце.

– Тем не менее, спасибо. Как-нибудь в другой раз, Феррара; я не любитель вина.

– Виски с содовой или крепкий британский "Би энд Си", даже спортивный "Скотч энд Полли"?

Теперь в хриплом голосе слышался намек на смех, что-то вроде презрительного подтрунивания. Но Кеан флегматично покачал головой и заставил себя улыбнуться.

– Большое спасибо, но еще слишком рано.

Он встал и начал ходить по комнате, рассматривая бесчисленные странности, которые в ней содержались. Фотографии он рассматривал с высокомерным любопытством. Затем, пройдя к огромному шкафу, он начал вглядываться в ряды амулетов, статуэток и других, не поддающихся классификации предметов, которыми шкаф был завален. Послышался голос