Я слушал и ощущал легкий мороз под кожей. Неприятный такой холодок, спускающийся от затылка к пояснице. То же самое и даже с похожими интонациями я слышал однажды из эбонитовой трубки. Голос был, понятно, другой, а вот слова и интонации те же.

— Ну а потом настала очередь чрезвычайных служб. Там, понятно, пошли особые чипы — чтобы люди соображали безошибочно, двигались быстрее, чтобы память не подводила, и базы данных обалденные… Чиновникам, значит, одни чипы, пожарникам — другие… Конечно, и развлекуха вовсю развивалась. Скажем, внутренний кинотеатр, да еще с реальными ощущениями — кто же откажется от такого? Закрыл глаза и настраивайся на любую волну. Да не на экран гляди, как в старые времена, а воспринимай картинку в объеме, с запахами, с гравитацией. Реальнее любой реальности! А уж когда до айпи-прививок дозрели, тут все завертелось по-настоящему. Потому как тонус, здоровье, страх — все стало подвластно. А значит, никаких потрясений и беспорядков, все управляемо и предсказуемо. Для властей — не жизнь, а сказка. А чтобы совсем красиво жилось, на самом верху организовали центральный мозг — этакий единый чип, который и стал манипулировать людишками. Без коррупции, откатов и прочей чепухи. Ну а мы именуем это прогрессом…

— Прогрессом! — фыркнул Гольян. — Будто кто-нибудь знает, что это такое.

— Конечно, знают! — заорал Дуст. — Это когда все жрут в три пуза и с утра до вечера в анимэ режутся.

— Да нет, все сложнее, конечно, — покачал головой Скелетон. — Время-то смутное было — тут тебе и кризис за кризисом, и эпидемии, и катастрофы с голодом. На том этапе чипы и впрямь здорово помогли. Где-то, значит, иммунитетом человеческим управляли — увеличивали сопротивляемость к заболеваниям и радиации, а где-то агрессию снижали, войны останавливали. Опять же в энергетике много чего поменялось. Станций-то дурных тысячи понастроили. Ни одна головушка не подумала, что будет, когда завалим все отходами или когда тотальные землетрясения начнутся. А у айпированных состав крови корректировался, обмен веществ, ДНК. Короче, появились профессиональные ликвидаторы, которым и в реактор заходить не страшно, и в космосе открытом можно плавать. Мы вот дыхание задерживаем, а они отключают его. Все равно как вентиль поворачивают.

— И что, надолго?

— Ну, этого я точно не знаю. Слышал, что на день-два — запросто. И на дно океанов могут погружаться, все равно как киты какие-нибудь.

— Круто!

— Вот и люди клюнули на это «круто». Кто мышцы себе наращивал, кто — жабры с суперкостями. Скоро неайпированных и не осталось почти. Вот тогда, чтобы избежать хаоса, центральный чип и приступил к плановому форматированию. Чтобы, значит, подгонка под четкие стандарты: полицейские — одна формула, военные — другая, гражданским — самая простенькая, и так далее.

— А как же с нами?

— Да никак… Какими бы они ни были крутыми, за всем не уследишь. А на Земле уже пятнадцать миллиардов терлось! И люди, из тех, что поумнее, тоже сопротивлялись втихаря. От вакцины отказывались или от датчиков освобождались…

— Совсем как мы!

— Ну да… Но это поначалу было несложно. А после, когда от чипов перешли к биопрививкам…

— Это с нанороботами?

— Ага… Тебе, значит, делают укол, и вся эта миниатюрная мошкара сама разбегается по телу. Ну, и начинает его перестраивать. Кости, состав крови, мозг… Уже и у новорожденных устойчивые симбионты обнаруживались. Ты еще соску сосешь, а они уже вовсю работают и к трем-четырем годам создают особую фасетчатую систему иммунопрофилактики, свои зависимые нейрозоны.

— Айпи-наследственность! — глубокомысленно изрек Гольян.

— Вроде того… Только требуется время от времени корректировать. Или перенастраивать согласно профессиональным кодам. У пожарников, значит, легкие особые, с кожей, у ученых — полушария как мультиядерный процессор, и так далее. И вот на этом этапе у некоторых особо вредных… — Скелетон ухмыльнулся. — Типа нашего Дуста… Пошло активное отторжение нановакцины.

— Чё сразу я-то? — польщено возроптал Дуст. — У многих пошло.

— Да в том-то и дело, что не у многих. У кого-то просто отторжение, а у кого-то и с последствиями. Это, значит, прыщи, сыпь, температура с тошнотой, а потом какой-нибудь хитрый бзик. Словом, сначала обнаружили людей альфа-типа — с обычной сопротивляемостью, а потом и бэта нашлись, — те самые, что, отторгая вакцину, начали создавать свои антипрограммы.

— Вроде нас!

— Верно… Вот тогда чиновники и переполошились. Потому как все пошло наперекосяк. Уже и миром правил единый чип, а тут не поймешь кто объявился под самым боком. В древние века с нами, может, и цацкаться бы не стали, а тут все-таки гуманный строй. Опять же себе на пользу можно попытаться использовать — способности неисследованные. Вот и начали изымать из семей, сажать в такие вот резервации.

— Значит, где-то есть и другие домики вроде нашего?

— Может, и есть, — Скелетон понизил голос. — Если верить Хоботу, таких мест, как Ковчег, по всему миру еще десятка два, а то и три.

— Что-то не слишком много…

— Ну да. Всего, значит, тысяч пять или шесть питомцев. — Костя Скелетон задумался. — Помните Димуса? Хотя вы его и не застали, только мы с Гольяном да с Викасиком… Короче, он рассказывал, что нас специально держат разрозненно, чтобы не обменивались информацией. Но он-то из своего лепрозория бежал, а когда поймали, молчал, как рыба. Его и сунули поначалу к нам. По ошибке. В общем, по его словам, есть тут еще один курорт. Где-то севернее — километрах в четырехстах. И здание даже похоже на наше. Может, тот же купец строил.

— Здорово! Вот бы туда сгонять как-нибудь.

— А что, и сгоняем. Сейчас-то этот Димус где?

— Так разобрались в конце концов. Вернули обратно. Если, конечно, не удрал по дороге…

Скелетон умолк, и мы тоже замолчали. Каждый думал о своем. Я, к примеру, пытался сообразить, почему только сегодня Скелетон решился открытым текстом поговорить про айпирование. Попутно размышлял о способностях, порождаемых айпи-прививками. У всех ведь получалось по-разному. Тимур, скажем, со Скелетоном животных могли чувствовать, горы, воду — все необычное. У меня вот этого чутья не было, а у них было. Хотя в Ковчеге у каждого что-нибудь да имелось. Какая-нибудь психозаноза. Потому и согнали всех в один загон. От нормального общества подале. Кайман вот неправду чуял — мог запросто детектором лжи работать, и аппаратуру любую на раз просвечивал. Причем ни бельмеса в ней не понимал, а все равно мог сказать, где и что упрятано, сколько каких металлов присутствует и есть ли высокое или маленькое напряжение. Мятыш, если крепко старался, фантики над ладонью удерживал. То есть поднимал в воздух и удерживал. А если руки перед лицом человека держал, то искры по коже бегать начинали. Щекотно так. И волосы дыбом вставали. Викасик — та вообще видела странное. Глюки какие-то, которым мало кто верил. Еще и слышала непонятно что. Скелетон предполагал, что часть сознания у Виктории пребывает в ином мире — то есть настолько ином, что ей и передать трудно, что она там видит и чувствует. Вика вообще была странноватой девчонкой — даже в нашем странноватом Ковчеге. Оттого, верно, и дружила больше с парнями. Мы знали, что она запросто может видеть вещи, происходящие в соседней комнате. Но и это бы ладно, — Викасик рассказывала, что нередко бродит глазами в каких-то незнакомых городах. Еще хуже, когда ее заносило в полную тьмутаракань, где ни верха, ни низа не существовало, а вместо людей плавали в пространстве какие-то медузоидные ошметки. Страшноватая штука, на мой взгляд, я бы такого точно не выдержал. Да и Викасик не всегда выдерживала — прибегала в нашу палату, тряслась, чуть ли не плакала, и лицо у нее дергалось. Один раз про войну принялась рассказывать, так мы решили, что у нее точно крыша поехала. То есть все мы были немного сумасшедшие, но Вика могла порой изумить и нашего брата. Нередко я думал, что мы и преподов своей шизой успевали заражать. Это ведь как инфекция. Ну, или что-то типа того.