Простой такой тип, интеллигентный, приветливо улыбался.

— Всё ли ты поняла, Елена? — строго нахмурился отец Александр. Выписал мне какой-то листок и шарахнул на него печать «Здорова».

— Да, я всё поняла, — кивнула и дрожащей рукой забрала свою справку.

— Можешь идти, — как только разрешили, я пулей вылетела из этого места и понеслась со всех ног на остановку.

Осталось у меня отвратительное впечатление от этой исповеди. Такое чувство, что надо мной поглумились и обманули. Так обидно стало, что совсем потерялась, и даже не заметила, как приехала в республиканскую больницу.

Автобус привёз меня мимо полосы густого елового леса в дальний район города, который был ещё в планах, но строительство началось с новенькой Республиканской больницы. Ансамбль современных зданий, раскинулся, как крылья птицы, клином к проезжей части, среди лиственного парка со множеством тропинок и стоянок для карет скорой помощи.

Весь комплекс был окружён высоким забором и проход, как в мэрию, только по пропускам. Но меня к врачу Вере Безгроб пустили.

Я поднялась в хирургическое отделение, где полная женщина с красивым ухоженным лицом попросила меня раздеться до пояса. Послушала меня, прощупала пульс, спросила, беспокоит ли меня что-то. Меня беспокоило, но современная медицина бессильна, поэтому я ответила отрицательно.

Вера поставила печать «Здорова» на листок, что дал мне отец Александр и отпустила.

Настроение было на нуле, даже большая шаурма с кофе не помогли мне. Я уныло шагала к набережной, набирала номер Оси, а он скидывал. Лёшка прислал пару сообщений, раскрывал мне секрет, что я полная дура, и такого замечательного, как он, упустила. И папа писал с уговорами вернуться домой. Не хватало в моей записной книжке одного номера, куда бы я могла позвонить в любое время и получить поддержку.

Город стоял на большой реке. Вдали, на другом берегу были различимы постройки ещё одного дальнего района города. Набережная была прекраснейшим местом, выложенная красным гранитом, украшенная великолепными скульптурами. Работники комбината по благоустройству работали не покладая рук, засаживали поляны саженцами разноцветных цветов, стригли кусты, мели мощёные дорожки, по которым гуляли молодые мамы с колясками, одинокие старики и дамы с собачками. И над такой красотой возвышалось здание мэрии мрачным урбанистическим монолитом. В пять высоких этажей, оно поместило в себе различные ведомства, в том числе и министерство магии.

Я не дошла до стеклянных дверей мэрии, вросла в землю, вшпилилась в асфальтовую дорожку своими супер-ботами. Уставилась на представительного мужчину, который не шёл, летел ко мне, придерживая край пиджака. Если бы не разноцветные глаза, я б его и не узнала.

Данил Казимирович сбрил бороду. Оставил подобие приятной щетины на лице, волосы подстриг и теперь выглядел на десять лет моложе. И был он весь такой… Восхитительный. Гибкий, стройный, сильный, как кот или даже дракон. И если бы можно было определить по внешности оборотень или человек, то Данил Казимирович однозначно имел в себе что-то хищническое. Все его движения, эти пронзительные взгляды будоражили во мне, похороненную под принципами и строгим воспитанием, охотницу, которая уже замерла, что бы выстрелить своим молненосным и смертоносным взглядом и бросить к своим ногам шкуру дикого самца.

Профессор меня заметил и улыбнулся. От улыбки его я почувствовала слабость. Охотница пропала, её затоптала до боли в сердце влюблённая студентка. Щёки бросило в жар, уши так жгло, что я боялась, они расплавятся и стекут на плечи. Меня так колбасило рядом с ним, что коктейль из смущения, стыдливости, возбуждения и странных страстей застрял в горле, и я даже поздороваться не смогла.

— Иванова, с тобой всё в порядке? — с усмешкой спросил Казим.

Мне было не смешно, похоже, я оказалась не готова к таким сильным чувствам и, если б он смылся с глаз, это было бы самым лучшим вариантом для меня.

— Иванова, ты в мэрию?

— В министерство магии, — хрипло прошептала я, глядя куда-то мимо профессора. Голова закружилась от запаха его одеколона и чего-то такого приятно-терпкого.

— Пошли, провожу, — предложил профессор и ушёл вперёд, не оглядываясь.

Мне выписывали временный пропуск, а Данил стоял рядом и тихо говорил, напрочь, стирая извилины в моём мозгу своим дурманным голосом.

— В министерство можно попасть по этой лестнице. — Он указал на ступеньки, что вели вверх мимо огромной пальмы, которая росла в ящике гигантских размеров. — А можно на лифте доехать до второго этажа, там окольными путями до двери с электронным замком.

— На лифте, — сказала я словно Данил мне что-то предлагал. И он тоже подумал, что ничего мне предложено не было, но вид мой потерянный его смутил, и он кивком пригласил меня через турникет. Лифты располагались рядом со столовкой, откуда тянулись приятные ароматы вкусной еды.

Вошла за профессором в лифт. Встала позади его широкой спины и уставилась в прекрасную ткань его синего пиджака, так по цвету подходящей к его синему глазу. Ещё вчера я для него была «радостью», теперь опять Иванова, как будто ничего вместе и не пережили, и не он меня так мило утешал в кутузке, прижимая к себе за плечо. И опять надо начинать сначала, вытаскивать из него хоть какие-то чувства и слова, чтобы поверить в себя и в наше хоть какое-то будущее, кроме философии до третьего курса.

И как последняя идиотка, я решила признаться в любви, но так, как извилины уже стёрлись, голова выдала то, что вообще было вычеркнуто из памяти, так казалось, и тут возродилось из неоткуда.

— Я к вам пишу — чего же боле?

Что я могу ещё сказать?

Теперь, я знаю, в вашей воле

Меня презреньем наказать.*

Створки лифта открылись, но Данил Казимирович не вышел. Он в пол-оборота глянул на меня через плечо с высоко поднятой одной бровью.

— Иванова, мне послышалось?

Конечно, послышалось ему. Я тут из последних сил ему любовную поэзию впихиваю, а он в уши долбится.

— Данил Казимирович, а вы зачем бороду сбрили? — тихо спросила я.

Он задержал сдвигающиеся створки лифта своей туфлей, и они открылись заново. Вышел на красную дорожку и пошагал размашистым шагом мимо кабинетов. Я семенила за ним, чувствуя свою маленькую победу. И когда мы завернули на пожарную лестницу, ещё спросила:

— Стыдно признаться или стихи подбираете?

Он поднялся на третий этаж, молча. Встал у бронированной двери и достал из кармана пластиковый электронный пропуск.

— Данил Казимирович, а как будет по-латыни — пришёл, увидел, охренел?

— Я сбрил бороду, потому что она тебе не нравилась. Carpe diem*, Иванова, — строго ответил он, приложив пропуск в детектор. Дверь открылась, и Казим пропустил меня вперёд. — Прошу.