Мы очень устали. В полутьме на нас смотрело око клоаки, засорённое и вонючее. Труба старая была забита, и только вытекала из неё маленькая струйка грязной воды. И, если я по глаза натянула ворот кофты, то Малой уже перестал затыкать нос.

Желудок мой гудел, медленно слипаясь. Я ела утром, и всё смахивало на то, что ещё долго не захочу.

Малой наконец-то угомонился и замолчал, опёрся на лопату, с прискорбием уставился на трубу. Мы не сможем её очистить.

— Малой, а давай жахнем по ней, — тихо предложила я, воровато оглядываясь. — Взорвём, а скажем, мол, не выдержала, старая, и всё такое.

— Ленка, блин, — покосился на меня верховный маг. — Если жахнем, то все в говне будем.

— Это лучше, чем копаться здесь неделю, — шептала я.

— Но ты права, маленькая затейница, — кивнул Малой. — Куртку расстегни, чтобы вся пропиталась канализацией.

— Зачем ещё? — нахмурилась я, надеясь поставить щит и избежать такой участи.

— Чтобы больше никогда не приглашали. Испачкаем министру коммунального хозяйства машину. Одежду в их новенькой душевой в ящиках закроем, а ты трусы и лифчик на лампу закинешь, пусть висит, воняет.

— Давай, я им устрою, — я в предвкушении потёрла руки и расстегнула куртку.

— Закрываем глаза. На раз, два, три, — Малой откинул лопату и кирку.

Он ударил молнией прямо внутрь трубы. Сверкнула магия, исчезая внутри канализации.

Хлынуло на нас нутро города. Вся одежда пропиталась насквозь засором из канализации. Я отвернулась, закрывая лицо ладонями, чувствовала, как намокает курточка и кофта под ней. Мимо меня прошёл насквозь пропитанный сточными водами Малой, раскинув руки по сторонам. Я за ним. На нас что-то падало и стреляло нам в спину.

Министр коммунального хозяйства большой мужчина с красным лицом не успел нас остановить, когда мы в таком плачевном виде забрались в его новенький грузовичок. Грузовик с бортовым кузовом, имел просторную кабину, рассчитанную на четверых пассажиров. Но мы с Малым сбились в кучу, ближе к хозяину транспорта. И как бы он не пытался открыть все окна, пропитался нашим амбре.

— Трубу прорвало, придётся менять, — сказал Малой, приобняв меня, и мы с ним накренились к чистому костюму министра коммунального хозяйства. Уставились доверчиво на водителя, своими невинными чисто-голубыми глазами. Моё лицо было только заляпанным, у Малого оставались «очки» вокруг глаз, всё остальное было грязным. — Отвезите нас в свой офис, нам вымыться надо.

— Пожалуйста, — протянули мы в два беспризорных голоса.

Министр оторопело нас сторонился, вёл машину, накренившись к двери, но бежать было некуда, мы его сделали. Прощай костюмчик и новая обивка на сиденьях.

Я пожертвовала всей своей одеждой. Хорошо, что сумка осталась невредимой, лежала в грузовике министра и не сильно пропахлась. Голая, я разнесла свои «ароматные» вещи по всей раздевалке предприятия. Спрятала по ботинку-говноступу под ящики, в сами ящики положила куртку, трусики закинула на люстру, лифчик спрятала при входе.

Мылась раз десять, извела весь халявный гель для душа. Мне выдали белую простынь. В ней, босиком и с сумкой на вытянутой руке я вышла на улицу.

Здание Коммунального хозяйства располагалось почти в центре города, имело свою парковку. Как только я вышла на носочках в холодный вечер, ко мне со всех ног подбежал Данил Казимирович. Обеспокоенно рассмотрел меня и, скинув пальто, упаковал в свою одежду, пропитанную теплом и приятным запахом одеколона.

Содержимое сумки, я распределила по карманам, а саму сумку выкинула в урну у входа.

— Пошли в машину, — голос такой нежный, такой встревоженный, что я согрелась и опять захмелела.

Как же хорошо, что есть, кому о тебе позаботиться. Меня усадили на сидение и включили горячий обдув.

— Я пахну? — с тревогой спросила я и посмотрела на прекрасного профессора.

— Нет, — по-доброму улыбнулся он. — Главное, не простынь.

— Никогда не болела, — вздохнула я.

Больше мы не разговаривали. Мне продолжало вонять, Казим замкнулся.

Он заехал к моему дому, оставил машину напротив входа в шикарный старинный подъезд. Я хотела выйти на улицу, только дверь открыла и оказалась на руках профессора.

Ойкнула.

— Не надо голыми ножками по земле ходить, — оправдался он, прижимая меня к себе.

Я пыталась поймать момент. Момент абсолютного счастья, когда я ощущала себя маленькой, беззащитной и очень нужной. Ещё бы к этому прибавить — желанной… Но так оно и было. Я старалась не смотреть на Данила, тихо краснела, согреваясь всем телом.

— Ключ? — неожиданно вывел меня из тумана его приятный голос.

— Под ковриком, — тихо ответила я.

Со мной на руках, Данил присел и нашёл ключ от двери.

— Иванова, ты с ума сошла, хранишь ключ под ковриком, — ухмылялся вредный Казим, опять назвав меня по фамилии.

Мы вошли в квартиру. Я сняла пальто преподавателя, но как бы он руки не протягивал, пальто отправилось на вешалку.

— Проходите, не стесняйтесь, — я закинула простынь на одно плечо, как древний грек, закрыла руку с наколкой. — Я неделю здесь живу, поэтому ещё…

Коробок с вещами не было. Я кинулась к шкафу. Моя одежда была развешена, бельё разложено. Лифчики, чашечка в чашечку, трусики по цвету. Носочки один в другой вложены, и обувь стояла по ранжиру.

Я стала оглядываться. В камине были приготовлены дрова, напротив разложен диван и укрыт мохнатым пледом. А в спальне на кровати застелено чистое бельё без помарочки и взбиты две пуховые подушки.

— Что-то случилось? — спросил Данил, уже снял туфли, приняв моё приглашения. Я должна была на этом сосредоточиться, но замерла на кухне, где царила идеальная чистота.

Ося ушёл. Сделал это красиво, оставив намёк, что теперь не придёт ночевать. Не удивлюсь, если и зубную щётку забрал.

— У меня только кушать нечего, — я открыла навесной шкафчик, там лежало кофе в зёрнах старая ручная кофемолка и бутылка отличного коньяка.

— Можно в ресторане заказать, — предложил Данил. — Тебе ремонт здесь не помешал бы.

Нет Оси. Зато был Данил. И чернокнижник небось это увидел в своём страшном хрустальном шаре.

На сердце появилась пустота, и я немедленно решила её заполнить. Решительно повернулась к профессору. Сдёрнула с себя простынь, кинув её на пол, и оказалась совсем голой.

У профессора отвисла челюсть, а потом глаза его потемнели, и лицо изменилось, приняв хищнические нотки. Данил тяжело дышал, глаза его потемнели. Рука проехалась по моей шее, плечу и ниже. Прямо по наколке.

— Страшная наколка? — шёпотом спросила я.

— Интересная, — тяжело сглотнув, тихо ответил он, трогая меня двумя руками. — Лена, я не смогу…