Но в указе была и маленькая сенсация – новым начальником УВД назначался варяг, генерал-лейтенант Башлачев из Орловской области, и это был удар не только по Гончаренко, но и по генералу Сороке, которому теперь было как минимум неудобно перед перетащенным им с Кубани собственным зятем. По поводу зятя Сорока был уверен, что договорился в Москвой о его назначении начальником УВД, и куда теперь его девать, что ему говорить? Но это дела, по большому счету, семейные, скучные. Большая политика – это то, что мог нести с собой генерал Башлачев, потому что в московских газетах его называли слишком зловещим даже по нашим временам прозвищем «убийца губернаторов» – этого старого муровца последние десять лет федеральный центр использовал строго по особому назначению, направляя его только и именно в те регионы, которые готовили к смене губернатора, а такие вещи всегда нуждаются в оперативной и силовой поддержке, по талантам к которой Башлачеву не было равных во всем МВД. Нового генерала в область привез президентский полпред, с которым губернатор дружил семьями и по долгу службы, и по взаимной человеческой симпатии. Представляя назначенца новым землякам, полпред – пожилой и, насколько это в таком бизнесе возможно, честный ветеран госбезопасности, старался не смотреть в глаза ни губернатору, ни Сороке, сосредоточившись на уходящем Гончаренко, которому, как все знали, было уже все равно.

Все знали, что ему все равно, но ведь не до такой же степени – только одну ночь он прожил простым отставным генералом в своем доме на берегу моря. Утром после отставки жена нашла его в саду – раздетого и мертвого, лежал лицом на земле, а из спины торчал большой и, как потом показала судебно-ботаническая экспертиза, осиновый кол.

– Сука Сорока, – только и смогла произнести жена, потому что от нее-то покойный с самого начала не скрывал, что все убийства милиционеров он считает организованными генералом Сорокой в рамках межведомственной войны. Версия, как мы понимаем, была совершенно несостоятельна, но вот же ирония судьбы – в этот раз Светлана Валентиновна Гончаренко, повторявшая за убитым мужем проклятия в адрес Сороки, была совершенно права.

– Потому что он иуда, иуда, – говорил тем утром Сорока своему зятю, доливая коньяк в его кофе. – Своих же ребят убивать, чтобы мне напакостить – нет, это что такое вообще? Приди ко мне, сядь, скажи – Сорока, вот такие дела. Я пойму! А ребят стрелять, это я просто не знаю. Вот поэтому кол и осиновый – чтоб Бог видел. Нельзя так, нельзя. Ты меня, конечно, прости, что я тебя сюда выдернул, но кто ж ожидал, что эта гнида так себя вести будет.

Генерал Сорока искренне верил, что назначение Башлачева – результат интриги покойного Гончаренко, нашедшего такой радикальный способ помешать назначению на своего место зятя ненавистного Сороки. Но этой версии придерживался только сам Сорока (а теперь его зять, ну и тот кол, конечно, воткнутый в Гончаренко оперативником того же отдела, который в свое время отстреливал коллектив «Свечи»), а всем остальным картина происшествия представлялась очевидной совершенно иначе.

– Не хочу быть банальным, но нам брошен вызов, – начал генерал Башлачев первое в своей новой должности утреннее совещание в УВД. – Банда, которая действует в регионе, и с которой мне поручил бороться глава государства, действует на опережение и повышает ставки в своей игре. До сих пор они убивали только обычных милиционеров. Жестокое убийство бывшего начальника УВД ставит нас перед лицом, давайте говорить начистоту, политического терроризма. В регионе действует бандподполье, и если мы его не остановим, это не кончится ничем хорошим ни для каждого из нас, ни для меня.

Посмотрел на сидящих за столом – кто-то же должен здесь быть губернаторским информатором?

– Вы, наверное, знаете, как меня прозвала пресса. Сплетни я не люблю, но это тот случай, когда прозвище, по крайней мере, может иметь под собой основания. Персональную ответственность за политическую ситуацию в регионе несет не участковый, и не сыщик, и не омоновец. Персональную ответственность за политическую ситуацию в регионе несет глава региона. Моя работа – исправлять ошибки тех людей, которые привыкли к тому, что на их ошибки все закрывают глаза. Я рассчитываю на помощь каждого из вас в этой моей работе. Спасибо.

Губернатор тоже давно понял, что происходящее его каким-то образом касается. На языке пресс-службы это назвалось проведением рабочих консультаций, но ни новые встречи с Богданом Сергеевичем, ни разговоры с Сорокой об экстремизме ничего не давали. Ездил в Москву, в Москве все как обычно – в коридорах пахнет тем же, улыбки в администрации такие же натянутые, а информированные собеседники все так же пересказывают ему краткое содержание последней программы «Время».

Это успокаивало. Если бы что-то было не так, то они не брали бы трубки, а, сталкиваясь с ним лицом к лицу, торопливо пожимали бы руку и говорили бы, что спешат. Можно было бы попроситься на прием к президенту, но это такая лотерея, в которую не стоит играть, если нервничаешь – у президента не найдется времени, а тебе потом не спать, перебирая возможные причины немилости. Возвращался домой успокоенный, и даже когда назначили Башлачева, губернатора это почти не испугало – в конце-то концов Гончаренко же и в самом деле не справился, и логично, что Москва прислала ему на смену именно такого серьезного человека. Да и вообще, если смотреть на вещи совсем формально – МВД же это федеральная ответственность, ну вот пускай и разбираются. Пусть президент министра снимает, а не губернатора.

Но все-таки что-то жгло. Заходил в областную думу, слушал, как обсуждают бюджет – понятно, что примут, областная дума для того и существует, чтобы все принимать, но тоже хотелось понюхать воздух и послушать интонации – нет ли чего необычного. Необычного не было, и даже Соломон Борисович Гринберг, единственный в думе образцово-показательный оппозиционер из демократов первой волны, вел себя прилично и вообще не выступал, но что-то губернатору подсказывало, что у оппозиционера интуиция может быть сильнее, чем у него. Надо было поговорить, и когда обсуждение закончилось (голосовать должны были потом), и депутаты начали расходиться, губернатор замешкался у своего стола и, дождавшись, пока мимо пройдет оппозиционер, нежно взял его за рукав – сто лет не разговаривали, как у вас дела, Соломон Борисович?

Соломон Борисович как будто этого ждал – ах здравствуйте-здравствуйте, рад, что вы интересуетесь, есть ли десять минут поболтать?

– Есть пятнадцать, – ответил губернатор и предложил вместе доехать до областного правительства – не в думском же зале разговаривать, «это вас может дискредитировать».

– То ли дело садиться в машину прямо перед думой, – засмеялся оппозиционер, но по лестнице с губернатором пошел и в машину у крыльца сел. Пальцем на них никто не показывал, мало ли какие у людей дела между собой.

И дальше было странно. Ехали, ехали, а Соломон Борисович не сказал ничего такого, ради чего стоило рисковать репутацией. Что-то было про бюджет, и про выборы, до которых еще два года, и про местную прессу, которая, как с сожалением отметил оппозиционер, слишком лояльна губернатору. А дальше уже и приехали. Может, он в кабинете хотел поговорить?