«демократическими институтами» совершенно ошибочно: в России они являются не более чем заморской диковинкой, как и другие признаки «цивилизации». В результате даже самые честные выборы не спасут ситуацию. «Демократический» начальник сразу же потеряет доверие людей, что и произошло, кстати, в начале постсоветского периода. Легитимность власти в России основана не на европейских институтах, а на «Божественном мандате», о чем писал Победоносцев.

К сожалению, процесс падения легитимности является самоподдерживающимся, даже хуже – обладает положительной обратной связью. Как уже сказано, в легитимность собственной власти у нас не верят даже сами лидеры, что часто ведет к их недостойному поведению. И это поведение еще сильнее бьет по их легитимности. «Трайбализм» власти способствует ее дальнейшему отчуждению от народа. Пагубный процесс отчасти сдерживается тем, что сейчас Россия во многом перешла к самодержавному правлению. Самодержавие без главенства чести и без «Божественного мандата» мы уже проходили при советской власти. И даже усиление церкви не спасает ситуацию: необходима сакрализация власти не только в глазах народа, но и прежде всего в глазах самих представителей власти, на чем настаивал Победоносцев.

Итак, уже можно ответить на вопрос о применимости в России европейских «социальных технологий». Часто в их защиту звучат аргументы в духе Гоббса: «цивилизация» спасет нас от хаоса. Гоббс не понимал, что самый стабильный порядок – это порядок естественный. Насильственное же навязывание нашей культуре европейской, веберовской, схемы будет вызывать отторжение и вспышки деструктивности.

Реальный вопрос, таким образом, следует ставить не о путях «вхождения в европейский дом», а о путях самобытной жизни. Россия – самостоятельный мир, обладающий достаточным количеством ресурсов для автономного существования. Надо только понять, как их использовать.

Речь идет, конечно, не о железном занавесе, наоборот, пусть бесконтрольно множатся всевозможные межкультурные контакты, «пусть расцветают сто цветов» – ядовитые цветы никогда не прорастут, если мы не будем насильственно прививать их нашей культуре, подобно тому, как Мичурин из детского анекдота прививал арбуз к пальме.

Победоносцев как конфуцианец

Самобытность России тем не менее не означает, что для нас не может быть инокультурных ориентиров и образцов. Просто эти образцы должны удачно прививаться к нашей почве, чего нельзя сказать о евроценностях. Зато вполне можно сказать о конфуцианстве.

Для начала зададимся вопросом: почему в азиатских странах так часто высших политических руководителей обвиняют в коррупции (а в Китае, бывает, и расстреливают за это), но коррупция все еще существует? В Южной Корее под следствием бывший президент Пак Кын Хе – дочь легендарного Пак Чон Хи. А сейчас готовятся посадить Ли Мён Бака, который был президентом в 2009–2013 годах.

На самом деле тут не один вопрос, а два. Во-первых, о необоримости и традиционности коррупции в странах конфуцианского мира. А во-вторых, о столь же упорной и традиционной борьбе с этим злом. Слово «традиционный» здесь использовано не просто так. Конфуцианство возникло как идеология, призванная бороться с коррупцией. Мы ведь знаем, что конфуцианство так или иначе актуально до сих пор не только в Китае, но практически во всех странах Юго-Восточной Азии.

То есть и сама азиатская коррупция, и борьба с ней возникли из одного источника. Причем весьма давно: начиная с VII века до н. э. в китайском Восточном Чжоу начались процессы централизации. Власть родовых аристократов сменилась властью единого правителя. На место родовых аристократов были поставлены чиновники, чаще из мелкой знати, не связанные родственными узами с верховным правителем.

Чиновникам территории давались в «кормление», то есть в полное распоряжение. Но власть этих чиновников зависела от императора. Это очень напоминает процессы, набравшие силу в нашей стране при Иване Грозном. Иван Грозный отобрал часть земли у родовой знати и сделал эти земли опричными, государственными. Доход с этих земель шел на оплату чиновничьего аппарата, опричников, составлявших двор царя.

Да, опричнина – это не некая жестокая «тайная служба», как это стремились представить критики Ивана Грозного, вдохновленные по большей части письмами обиженного князя Курбского. Опричнина – это государственный аппарат, созданный великим царем. Низкая плодородность почвы привела к тому, что опричные земли не давали достаточно урожая для содержания госаппарата. Тогда чиновников стали помещать на земли в качестве временных владельцев, помещиков, призванных следить за порядком. Явно прослеживается, что Иван Грозный действовал по древнекитайскому образцу!

Позже поместья стали закрепляться в наследственное владение. Это был откат к прошлому. В самом словосочетании «родовое поместье» содержится противоречие. Еще позже последовал указ Петра Первого, обязывающий всех дворян служить, возвращающий дворянству смысл служилого сословия. А еще спустя время – манифест Петра III «О вольности дворянства». Видим, что основы были заложены именно те, которые описаны выше: поместье – то самое «кормление».

Это «кормление» – что у нас, что в Древнем Китае – стало протокоррупцией. Чиновник воспринимает вверенную его попечению сферу (изначально – территорию) как «кормушку». Ну и… «кормится». В Южной Корее, преобразованной по западному образцу, президент тоже стал чиновником. Поэтому и президенты там считали необходимым «подкормиться». В современном Китае это не так: верховный лидер ощущает себя императором, Сыном Неба, даже называясь председателем. Любой, кто ниже его рангом, – уже не Сын Неба, поэтому не застрахован от традиционного соблазна.

Вообще в азиатских странах с коррупцией борются изо всех сил. И эта борьба, что очень важно, тоже является традиционной. Еще до появления Конфуция жадность чиновников, равно как и любые их сепаратистские поползновения, стали сдерживать идеологически – насаждая культ «старины», подчеркивая божественность верховной власти. «Старина», разумеется, была не столько настоящей, сколько идеализированной: к возвращению феодальной раздробленности никто не призывал.

Именно Конфуций смог соединить культ старины, идею божественности верховной власти и социальный прогресс воедино, создав стройную систему, актуальную по сей день.

Эта система не считается религиозной, видимо, потому, что Конфуций не очень много говорил о «небесном мандате» верховного правителя. Хотя, конечно, без «мандата» он не обошелся, да и не собирался. Реальной религиозной основой учения Конфуция является нечто куда более древнее и фундаментальное – культ предков.

Культ предков требовал патриархальности, традиционности бытовой жизни, на чем, очевидно, настаивал Конфуций. В центр своего учения он поместил традиционные понятия дао, дэ и цзюнь цзы – соответственно, «путь», «дело» и «благородный человек» (буквально – «сын правителя»). Понятия эти он использовал по-новому.

Идею пути он наполнил священным смыслом, понимая под дао истинный, правильный путь. «Познать дао» означает понять, что ты должен делать в этой жизни. Фактически понять смысл своего существования. Дэ ранее обозначало разного рода благородные формы занятия и применялось лишь к знатным особам. У Конфуция дэ – это конкретное проявление дао, «правильное деланье». Отчасти это близко к православному «умному деланью», но еще ближе к протестантскому мирскому призванию. Дэ стало доступно каждому. Как и благородство.

«Благородный человек» до Конфуция –