паствой. Лишь православие сохранило одновременно народность – связь с паствой, и строгость – связь с Богом. Православная церковь, отмечает Победоносцев, выродилась в обычное госучреждение, а клир наполнен теми самыми «наемными работниками», которые относятся к своим обязанностям спустя рукава. Напомню, что Победоносцев был обер-прокурором Святейшего синода – он знал, о чем говорит.

А ведь падение религиозности – это не просто прискорбное явление с точки зрения нравственности. Это падение авторитета власти. Не только в глазах подданных, но и в глазах самих властителей, которые начинают воспринимать свое положение не более как удачную позицию у «кормушки».

Мне как православной христианке, разумеется, импонирует приверженность Победоносцева именно православному христианству, но сегодня, конечно, скорее актуален подход графа Уварова, понимавшего под православием любую религиозность любой конфессии – только бы речь шла об искренней вере. Концепции Победоносцева это на самом деле не противоречит. Возрождение религиозности должно идти совместно с пониманием божественной природы любой власти. То есть с пониманием, что власть налагает на человека ответственность перед Богом.

Именно это понимание – ключ к возрождению монархии, к возрождению государства чести и долга. Все прочее – технические детали.

Глава 1. Монархия, религия, крипторелигия и криптомонархия

«Покрыты мздою очеса», или Власть иллюзий

Религиозность, как видите, лежит в основе любой монархии. Можно смело сказать, что религиозность лежит в основе вообще всего. Любое «нерелигиозное» мировоззрение является в реальности религиозным. Можно сказать, крипторелигиозным – в тех случаях, когда человек не готов осознать собственной религиозности.

Кризис религиозности состоит не в том, что религия «исчезает», а в том, что люди перестают осознавать ее актуальность и начинают полагать, что какие-то сферы жизни лежат вне религии. Отсюда пренебрежение долгом, который сам по себе никуда не девается.

Точно так же никуда не девается монархия. Просто люди перестают осознавать ее актуальность и полагают, что некие государственные институты, паразитирующие на монархии, как раз и составляют якобы суть государства.

Этот паразитизм необязательно приводит к пагубным последствиям. В ряде случаев выборы, парламент, Конституция – все это уживается с самодержавием, которое успешно функционирует, но выглядит как демократия. В таком случае правильно говорить о криптомонархии, которая работает благодаря определенным формам религиозности. Забавнее всего, когда речь идет одновременно о крипторелигиозности и криптомонархии.

Нужно отметить, что все веселье пропадает, если внешние формы, связанные с одной религией, кто-то пытается привить обществу, где религиозность совсем другая. Тогда возникает конфликт, чреватый разрушением общества.

Именно этот конфликт возник в нашей стране, куда «завезли» западную демократию и западный парламентаризм. Еще раньше подобный конфликт возник при импорте республиканской формы правления сто лет назад. Чем это обернулось, все мы знаем. Чудовищная гражданская война, кровавый маразм «военного коммунизма» и стабилизация при Сталине – ценой фактического восстановления самодержавия, но ценой утери чести, стиля, ценой жизни огромного количества людей, а в результате в постсталинскую эпоху – ценой утраты чувства долга и, наконец, страны как таковой.

Сейчас многие сетуют на карго-парламент и карго-демократию. Однако те же люди вовсе не сетуют на общественную стабильность, которая связана, опять же, с восстановлением самодержавного правления. Современное правление обременено, с одной стороны, паразитическими институтами, а с другой – все тем же дефицитом чувства долга.

В результате многие ответственные лица, несмотря на свое достаточно высокое положение и гигантскую ответственность, продолжают действовать так, будто их подпустили к «кормушке» буквально на пять секунд: стремятся урвать побольше и вывезти подальше.

Фактически они воруют у самих себя, рубят тот самый сук, на котором сидят. Они не в состоянии ощутить себя подлинными хозяевами страны, они просто не верят, что такое возможно в реальности. Хотя это не просто возможно – все так и есть. Осталось лишь привести форму в соответствие с содержанием, назвать вещи своими именами. Вообще, задача вовсе не в том, чтобы каким-то фантастическим способом «улучшить человеческую природу». Написано в кавычках, поскольку человеческая природа вовсе не так дурна, как можно подумать, глядя на иных лидеров нашей политики или экономики. Большинство из них люди деловые и ответственные, им абсолютно чуждо криминальное мышление.

Еще более неоднозначный пример – наш парламент, Дума. Действия парламента часто вызывают, мягко говоря, недоумение.

Между тем в большинстве своем депутаты – люди достаточно интеллектуальные, ироничные, ответственные. Почему же, собравшись вместе, они делают столько глупостей?

Потому что такова порочная форма их взаимодействия. Эмиль Дюркгейм уже давно показал, что общественные явления вовсе не являются простой суммой личных пристрастий и действий отдельных людей. Значит, необходимо поменять форму взаимодействия. Найти ту форму, которая позволит проявиться лучшим (а не худшим) качествам лидеров любого уровня.

Собственно, эту форму незачем искать. Этой форме я и посвящаю книгу. Сейчас же мы поговорим о «пороках формы» и о том, как их можно исправить.

Культура и цивилизация

Любой человек и любая культура свои насущные проблемы воспринимают «ближе к телу», чем проблемы соседей и даже свои собственные, но существовавшие в прошлом. Поэтому кажется, что именно сегодня перед всеми нами особенно остро встает вопрос: является ли Россия частью Европы?

Вопрос этот касается не оценок «цивилизованности» и, конечно же, не имеет отношения к географии. Вопрос этот чисто культурологический. В культурологическом смысле «Европа» включает помимо географической Европы Америку, Канаду, Израиль (и едва ли включает такую географически европейскую страну, как Албания).

Понятия культуры и цивилизации отделил друг от друга Освальд Шпенглер: культура – это целостная картина восприятия мира и деятельности в мире, связанная с тем или иным конкретным человеческим сообществом. Именно благодаря Шпенглеру под культурой в современной культурологии (правда, не во всех ее вариантах) понимается само конкретное человеческое сообщество, рассмотренное с точки зрения восприятия и деятельности. Цивилизация оказывается частью культуры, а именно – деятельностной ее частью. Шпенглер указывает на конечность жизни культуры и рассматривает ситуацию, когда культура умирает (можно сказать, «от старости»), а деятельностная ее сторона, цивилизация, еще некоторое время продолжает существовать в качестве мертвой оболочки: люди совершают по инерции некоторые освященные традицией действия, ставшие бессмысленными, поскольку за ними уже нет никакой картины мира. Картина мира изменилась и вскоре обрастет новой деятельностью – осмысленной, которая вытеснит отжившую цивилизацию.

Мы рассмотрим ситуацию культурного и цивилизационного экспорта. Когда одна культура навязывает себя другой, эта другая теряет свои первоначальные черты, сливаясь с первой. Процессы экспорта происходили во времена колонизации и распространения христианства, поэтому современная европейская культура является столь обширной в географическом отношении. Та же причина (экспорт религии) лежит в основе географической обширности ближневосточной культуры, которую порой так и называют – исламский мир. Религию здесь, правда, необходимо понимать не сугубо формальным образом, но как «тотальную заботу о предельной реальности, которая есть почва бытия» (определение А. Дж. Тойнби). «Забота» включает в себя и восприятие, и действие;