Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А чего тебя м-м-м… понесло-то туда? — недоумевал Золтан, догрызая ребро.
— В пещерах был единственный открытый на тот момент портал.
— А-а-а… — Золтан понимающе протянул. — Ясно. — Он был одним из «посвященных», то есть тех, кто знал о возможности перемещения в другие миры и реальности. Но он не был «избранным» — тем, кто мог совершать эти перемещения.
— Ремень мне от гитары спалил! Гад огнедышащий… Её из-за этого мотнуло немного не туда, по времени, когда я через портал проходил.
— Знаешь, иногда я даже тебе завидую… У тебя есть альтернатива. Ты столько всего видел! Когда ты что-то рассказываешь о жизни «там», это как будто в детстве слушать разные истории от бабушки с очень бурной фантазией.
— И это при том, Золтан, что я рассказываю тебе только то, что можно. Если бы я рассказывал всё, ты бы умом тронулся.
Золтан, немного хмельной от сидра и раздобревший от сытости, от души рассмеялся.
Но всё же… Он пытался понять, что же гложет наследного принца? Что за черные тени мелькают на его лице, плохо скрываемые за расслабленным спокойствием?
— Ты чего загрустил, ваше высочество?
Принц задумчиво погладил свежий, недавно затянувшийся шрам на руке.
— Да так… Золтан, ты можешь сделать кое-что для меня?
— Что.
— Я давно тебя об этом не просил… Если у тебя есть возможность и силы…
— Всё, не продолжай, — Золтан перебил своего друга и в секунду преобразился. Он смотрел на него уже абсолютно ясными трезвыми глазами, серьезным и понимающим взглядом. — Я понял.
Он вернулся с пергаментным свёртком, который он развернул, после того как быстро расчистил стол. В свертке оказались карты и лисий череп. Это были не те карты, что летают по столам в трактирах и прочих забегаловках, в эти карты никто никогда не играл. У них было другое предназначение.
— Только один вопрос. Один! — предупредил Золтан, тасуя колоду.
Принц молча согласился и сосредоточился, глядя в пустые глазницы ничего не подозревающей лисы перед ним.
Золтан что-то тихо говорил, казалось, что он сейчас сомкнет веки и благополучно уснёт. Но вместо того, чтобы спать, он начал расклад: раз, два, три, накрест, влево, вниз, право, вверх… Карты сразу ложились рубашками вниз на стол, но Золтан пока ничего говорил и не реагировал, ни словами, ни внешним видом. Такой же сонный, он будто бы даже напевал какую-то песню. Замолчал. Задумался. Потом сказал:
— Да. Ответ на твой вопрос — да.
— Да?
— Да.
Принц с тяжким вздохом размяк на стуле.
— Лучше бы я не спрашивал…
— Ну, извини, ваше высочество. Карты ответили «да», а ты мучайся другим вопросом, — Золтан, собирая карты, с тоской и жалостью смотрел на своего друга. Но он ничем не мог помочь ему. Он знал, что карты больше ничего не скажут, и если хочешь правду, нельзя беспокоить и дергать их, как тебе вздумается.
Но теперь он хотя бы знает для себя причину мрачных теней на лице принца.
Женщина. Непознанная и недосягаемая. Карающая, как правосудие и самоотверженно любящая… Женщина, с которой ты до конца жизни так и не поймёшь, была ли она подарком или проклятием…
— Ты можешь что-то ещё сказать? — принц, держа свою буйну голову руками, смотрел на Золтана с надеждой в глазах.
— Я могу тебе сказать… Я могу тебе сказать: ваше высочество, побрейся, в конце концов, или сними шпагу! Ты выглядишь как гвардеец в запое, ей-богу!
***
— Ан гард! Алле!
Вновь зазвенели шпаги.
— Батма́н! Батма́н! Ну справа же! Ах… ну, что ж ты будешь делать!.. Выпад!
Рагвард сидел на берегу моря, любовался закатом, и вел совершенно необъективное судейство, то и дело подсказывая одному из фехтующих.
— Выпад! Слева! Туше́! Всё, убил! Маркиз, ты принца убил! Как тебе не стыдно?
— Ух-х-х! Ха-ха! Всё, отдыхаем! — принц стянул насквозь мокрую рубаху, разгоряченно выдыхая клубы пара в холодный воздух.
Рагвард ворчливо накинул ему на плечи тяжёлый меховой плащ:
— Простудишься ещё!
Рядом ходил довольный Золтан и светил зубами, подшучивая над принцем.
— Ну что, Климент Иммануэль, ан гард? Не?
— Иди ты!..
Принц на дешёвые провокации не поддавался и даже не думал вставать с места, где уже сидел возле большого теплого чудища.
Холодные тихие волны незамерзающего моря накатывали на ледяной песок. Зима уже отступала, и в мертвенном ожидании природы уже чувствовался, пусть пока ещё слабый, пульс новой жизни, он шел откуда-то издалека, из-под земли, из тайных её глубин.
Рагвард слышал этот пульс. Чувствовал. А ещё он чувствовал и кое-что другое. То, что тоже шло по венам, идущим от сердца земли. Шло пока с еле слышным напевным шепотом, который становился громче и громче с каждым днём. После этот шепот перейдет в стон, потом в крик, и оборвется этот крик где-то высоко-высоко в небесах, как обрывается жизнь, и оторвётся душа от тела, и станет вечная ночь. Будет война. Будет смерть.
Он жил далеко не первую сотню лет и был достаточно опытен, для того чтобы не ошибаться в таких вопросах. Но сейчас, вот особенно сейчас, он не хотел, чтобы эти предчувствия оправдались. Сейчас, когда рядом с ним тот, кто вырос у него на руках и кого он любил. Тот, за кого Рагвард беспокоился всей своей чудовищной душой. И если его переломает в этой мясорубке, Рагвард никогда себе этого не простит. Спасти его от этого? Возможно. Он мог беспрепятственно перемещаться в любую точку пространства, и если откинуть все риски, то мог бы забрать с собой и принца, отсидеться где-нибудь в спокойном месте. Оставалась одна проблема — желание на этот счёт самого принца.
А принц в это время чешет свой где-то уже поцарапанный нос и говорит с маркизом… О чём они там, кстати, говорят?
— …Ну, так а что это было?
— Да не знает никто! Слышали свист, вспышки…
— Ох… Да уж. Отец мне пока ничего не говорил!
— Не знаю, ваше высочество, но я тебе рассказываю то, что сам слышал от Бонна.
Рагвард вмешался в разговор:
— Бонн — это который тролль? О чем ты рассказываешь, Золтан? Я прослушал.
— Я рассказывал о том, как расхреначили половину крепости и редут возле границы. Два бастиона, равелины — всё в труху! Просто прилетела какая-то… дребедень и — всё! Хорошо, что никого не убило… Тролли там рядом живут.