— Возьму.

Потом будет говорить, что вредность Руфинина раньше нее родилась! Под мантильей даже не видно, улыбается или нет — но говорит такое, что предвкушение сменяется отвращением:

— Как хочешь. Только вспомни, подруженька, что самыми рыбными местами на реке считаются воды чуть пониже места, куда город выливает содержимое наших ночных горшков.

Ана фыркает и отворачивается от прилавка.

— Моя рыба поймана выше города! — возмущается торговка.

— Даже если у нее есть в том золоченая грамота, я буду сомневаться, — объявляет Руфина. — Случаются ведь и подделки. Нет, Ана, если уж в ручьях нет улова, значит, сегодня наш удел — садки.

Говорит громко-громко, на весь рынок слышно. Право, спорить с дочерью сеньора старшего алькальда — не лучшая политика!

Ана стучит пальцем по виску, потом вздыхает и смиряется. Садки — значит, карпы. Карпы — значит, кости, преострые. Теперь и Руфина вздыхает. Чистить-то придется маме. А если та опять занозит руку костью — самой. Чужие руки к отцовскому обеду мать не допустит… Зато это рыба здоровая и вкусная. И толстая, ведь откармливают их точь-в-точь как поросят! Дочь старшего алькальда может ходить на рынок сама, но притащить отцу на службу меньше пяти кушаний просто не имеет права.

Из пяти обязательных блюд в постный день должно быть два рыбных — ради этого придется расстаться с несколькими восьмерными мараведи, новенькими, в которых олова, пожалуй, больше, чем меди и серебра. Что дальше? Зелень в доме пока есть. Подруга что-то говорит. А, у них имбирь заканчивается! Значит, придется навестить ряды с пряностями…

Тут-то, между шафраном и корицей, Ана и дерни подругу за рукав.

— Видишь? — не говорит, шепчет. Зачем? Сеньоре Венегас мало дела до одной из подопечных. Наоборот — несколько быстрых шагов, и рядом окажется благожелательная советчица.

— Что?

Руфина скосила глаза… Нет, мотылек не появился. Немудрено — когда рядом летит сверкающая мошка, на душе так радостно! Сейчас же хочется кого-нибудь как следует отругать или даже поколотить. Еще лучше — высмеять! Соседка между тем повернулась к предмету интереса, смотрит прямо. Чуть пальцем не тычет!

— Не что, кого. Гляди, кабальеро. Красный перец покупает. Ну, видишь? А одет-то как!

Такого трудно не заметить. Приятно видеть среди смешения благородно-черного и простонародно-блеклого столь насыщенную цветом фигуру! Но дурное настроение порождает дурные слова.

— Одет? Как попугай.

За спиной — пара быстрых шагов. Временная дуэнья торопится объяснить:

— Он перуанец, сеньориты. Как же ему еще наряжаться? Но… Донья Ана права. Он может быть богат. Может быть, девочки! А не непременно.

Подруга слушает вполуха. У нее свои глаза есть!

— Бархат и шелк — свежие. Кольцо на пальце, готова спорить, с настоящим камнем. Ну что, снова будете говорить, что женихи на рынке не встречаются? Пусть раз в сто лет…

Сеньора Венегас ничуть не удивлена. Вот Руфина — в недоумении:

— Да какой это жених? Он тебе в отцы годится. А то и в деды.

— Неважно. Золото закрашивает любую седину. Вот если он женат… Но тогда что он делает на рынке?

— Покупает любимую приправу.

Ана поморщилась. Ну что за манера у соседки — поминать то, что и так ясно?

— Сам… Никого не послал. Или он очень прижимист, или большой знаток в перце.

— Ну, для перуанца нормально и то, и то…

— Ты о нем что-то знаешь? Впрочем, потом. Мне нужно в ту сторону. Срочно. И я очень неловкая!

Гаспар Нуньес, и верно, очень привык к красному стручковому перцу, который все чаще именовали чилийским.[11]Пусть он не такой злой, как левантийский, зато в Перу его много. Едва не больше, чем соли. Им натирают мясо, чтобы лучше хранилось. Кусок покрывают сплошным слоем перца со всех сторон. Получается и здорово, и вкусно, особенно если привыкнешь.

После колониальной кухни вся еда полуострова перчена не так и не тем, хоть выплевывай. Или переучивай поваров… А на рынке неприятный сюрприз: цены на пряности. Умом перуанец ожидал, что колониальные товары на родине будут дороги, но не настолько же! Даже мысли закрались: а не рановато ли вернулся. Хватит ли средств с толком обустроиться? Не лучше ли было спуститься из Потоси в Лиму, купить дом, приискать жену… Да хоть и индианку: прежние вожди числятся графами и маркизами и охотно мешают кровь с потомками конкистадоров. А вино в Перу свое, не сильно хуже и много дешевле испанского, да и знакомых кругом побольше.

Большинство оставалось. И шли с кораблями на родину письма: «Тут все… Да остался ли хоть кто-то в Испании?»

Оказывается, остался. И мимо этих, оставшихся, совсем нелегко пробить дорогу — к созданию нового сильного рода. Впрочем, он знал что делать: купить опустевшую землю, отдать ее овцам. Создать достойный доход, который, как пламя мотылька, подманит со временем власть и титулы. Быть может, не сразу. Быть может, славы и места рядом с королем удостоятся даже не дети Гаспара — внуки. Какая разница? В основании родословного дерева будет он. Конечно, после того как купит немного привычного перца…

Чапины, кажется, как раз для таких случаев и придуманы. Ходить в них неудобно — впрочем, большинство севильянок это не смущает, благо из-под юбок сие убожество показывать не пристало, зато спотыкаться — лучшей обуви не измыслено. Ну, еще рост малость увеличивают, подошва-то толстая.

Ана цепляет носком, даром что на дереве да пробке, щелку между каменьями, очень изящно шатается и роняет корзинку. Не просто роняет — опрокидывает. Собирать — не собрать, а дуэнье нужно не только помогать одной подопечной, но и глаз не спускать со второй, что задрала нос и не спешит кланяться чужим овощам.

Перуанец оглянулся, но на помощь уже рвется молодой человек. Шустрый да тощий, точно пикаро[12]из плутовского романа. Впрочем, романы романами, а за последние два десятка лет многовато развелось в Севилье бездельных дворян и тех, кто о дворянстве только кричит. Что ж, если в чапинах хорошо спотыкаться, то Руфининым туфелькам на узком каблучке нашлась иная работа. Такая, что молодой человек сперва взвыл, потом помянул нечистую силу…

— Сеньор, вы ослепли?

— Я только хотел помочь вашей подруге, La Carina. Позвольте…

Да, это не жених. Проследи за взглядом и уткнешься в рыбу, а не в красавицу Ану, которая — о беспомощная грациозность! — пытается собрать рассыпавшиеся покупки, не показав городу и миру изящных ножек. Запрятанных, впрочем, в дурацкие сооружения без задников. Что ж, ей найдется другой помощник.