И этим, надо сказать, начинающий политик заработал у майора лишний балл. Любовь заставляет людей совершать безрассудные поступки, в стремлении защитить любимую девушку греха и вовсе нет.

Сняв некоторые вопросы, сыщик поглядел на предмет, послуживший причиной переполоха в высоких кабинетах. Прежде Янину он особенно не разглядывал. (А если говорить начистоту, Гущин не смотрел на девушку принципиально. Вначале старшая дочь Львовой вызвала у него глухое раздражение, замешанное на досаде. Кому понравится, когда в лицо хохочут при знакомстве?) Сейчас сыщик постарался отринуть первое впечатление и присмотрелся к девушке внимательнее: а есть ли там от чего страдать мажору?

И получилось — есть. Расслабленное лицо Янины можно признать канонически красивым. Правильный аккуратный носик, высокие славянские скулы, с затылка отклоненной назад головы до земли коса свисает — шелковистая, лоснящаяся. И сложена девушка великолепно. Рост метр шестьдесят пять…

«Стоп! — оборвал размышления майор, поймав себя на том, что начинает систематизировать внешние данные депутатской дочери, как будто составляет портрет преступника. — Еще размер ступни и вес прикинь!»

Расстроившись и обругав себя за невозможность оставаться штатским, Гущин подхватил трость и принялся спускаться по крыльцу.

Заноза, что удивительно, на появление хозяина абсолютно не отреагировала. В тот момент ультрамариновый мячик закатился в угол, где обнаружилась кротовая нора. Громко тявкнув, Маргаритовна взвилась в воздух и буквально вонзилась носом в рыхлую земляную горку. Вверх полетели ошметки газонного дерна и комья земли.

«Ну вот, — подумал Гущин. — Теперь придется мыть не только лапы, но и всю Занозу».

А впрочем, бог с ним. Тазиков — навалом. Добровольная помощница имеется. Не жизнь — курорт. Сейчас еще накормят рыбой. Судя по ароматам, дюже вкусной.

Повеселевший сыщик двинулся на дым и запах, повернул за угол дома и обнаружил там сразу две беседки. Одна была обеденной, просторной. Вторая — летняя кухня с печкой-мангалом, возле которой суетилась госпожа депутат Государственной думы. В цветастом фартуке и огнеупорной рукавице, ловко работая двумя лопатками, переворачивала речную форель.

— Помощь нужна? — обращая на себя внимание, предложил майор.

— Спасибо, управлюсь, — смахивая со лба налипшую прядку волос, улыбнулась Львова. — Присаживайтесь, Станислав Петрович. Выпить хотите? Есть хорошее вино, мне, кстати, можете тоже плеснуть…

Гущин обернулся к обеденной беседке, где на длинном деревянном столе со скобленой столешницей уже стояли столовые приборы, большая тарелка с грудой нарезанных овощей и пучком разнообразной зелени. Ковыляя к угловому столику с напитками, сыщик бросил на ходу:

— И как вы все успеваете, Евгения Сергеевна?

— Во-первых, — поправляя рыбий хвост и оставаясь к Гущину спиной, сказала депутатка, — у меня есть две помощницы. Это сейчас они собакой заняты, а так всегда на подхвате. Во-вторых, — Львова развернулась, — мне в радость эта суета. Люблю готовить, люблю стол накрывать и встречать гостей, но времени обычно не хватает.

Следователь налил в два бокала белого сухого вина. Львова подошла к беседке и взяла протянутый через перила бокал, не заставляя сыщика хромать лишний десяток метров. Гущин пригубил вина и похвалил не только его:

— Как хорошо-то, а! Река, лес… территория у вас огромная.

— Так это же не дача от профкома. Здесь когда-то стояли дома родителей Димы и его двоюродной тети, лужайка была их совместным картофельным полем.

— Хорошо, что вы сохранили старые плодовые деревья по периметру.

— Мне самой нравится.

— Именно поэтому вы не захотели увозить дочерей отсюда?

Переход от радостей пейзанской жизни получился резковатым. Но Гущин приехал не природой любоваться, и Львова должна быть готова к подобным вопросам, раз пригласила следователя в свой дом.

— Не только. — Евгения медленно покачала головой. — В марте, на дне рождения Анны, я поклялась, что этот отпуск проведу с ней здесь.

Сыщик поднял брови, и Львовой пришлось дать более развернутый ответ. Рассказать о том, как сильно дочь по ней скучает. Что несколько лет подряд она давала обещание: «Весь август, Аня, я буду принадлежать только тебе, забуду о делах и проведу месяц в Игнатово».

Но каждый раз мама-депутат срывалась, как запойный трудоголик. Находились неотложные дела, обязательства перед другими людьми…

Короче, в марте этого года Аня попросила на день рождения один-единственный подарок. Не обещание, а клятву: мама проведет конец лета с ней в Игнатово. И когда неподалеку от деревни убили их помощницу по хозяйству Ларису, а мама начала настаивать на отъезде на любой выбранный дочками курорт, Аня увидела в этом лишь очередную отговорку.

— У девочки сложный возраст, — оправдывая упрямство дочери, говорила Львова. — Я сделала все, что смогла, но Аню еще и Яна поддержала. Сказала: «Мам, мы все равно никуда не ходим, гуляем только возле дома или по деревне. Я за Нюрой присмотрю». Ну я и согласилась. Думаете, зря? — Евгения Сергеевна просительно поглядела на майора, как бы ища одобрения и поддержки.

Но что мог ей ответить Гущин? Поработав этим утром с материалами, нарытыми Мартыновым, майор уяснил, что раньше жертвы Водяного пропадали в разных районах Подмосковья и столицы. Прежде убийца охотился на огромной территории, Лариса первая, кто жил поблизости от реки, куда он сбросил уже пять трупов. Водяной, по мнению Мартынова, обнаглел от безнаказанности, раз начал стягивать радиус к определенному району, и утешить Львову нечем. Абсолютно. Убийца действительно мог охотиться поблизости.

Евгения Сергеевна молчала, ждала ответа.

— Не знаю, — честно сказал следователь. — Право слово, не знаю.

— У вас есть дети?

— Есть. У меня необыкновенно мудрый семнадцатилетний сын.

Львова нахмурилась, и сыщик понял, что в его словах Евгения увидела намек на то, что у нее необычайно глупые строптивые девчонки.

— Простите, — быстро поправился Стас. — Я сказал о сыне так, как привык. Это, по правде говоря, мой дежурный ответ.

— А ваша жена, простите, где? Она не обиделась, что вы уехали за город и бросили ее одну?

— Марина больше не может на меня сердиться, хотя у нас и сложные отношения. Бывшая жена и сын живут отдельно.

Упоминая об отношениях с Мариной как о сложных, Гущин сильно приуменьшил правду: семейная жизнь Гущиных напоминала непрерывные фронтовые действия, ведущиеся исключительно односторонне. Майор с трудом удерживал оборону, в последние годы у него сложилось мнение, будто мозг Марины занят исключительно одним: поиском, на чем сорваться. И в этом она была до изумления изобретательна. Сегодня раздражение мог вызвать поздний приход мужа домой, назавтра — ранний: «Есть нечего, я не успела приготовить, я тебе не домработница и не кухарка…»