А с тобой так… Недоразумение. И потому, Сашка, никаких иллюзий. Рот не разеваем на то, что не твое.

И не будет твоим никогда.

И даже мечтать не надо про это.

Просто делаем жалостливое лицо, нюним глаза, рассказываем, как нам страшно, и как мы напугались жуткого дядьку, так, что даже и не сопротивлялись… Не важно, что было по-другому… За столько дней он уж и не вспомнит, как это было. А вот на совести можно сыграть. И на жалости.

Хотя, какая совесть у подпола из Конторы?

Ну, мало ли… Он не выглядел отморозком. И даже наоборот…

Все равно идти некуда.

После удачного побега от Козловских, я промоталась по городу несколько часов, погрелась в Маке, ощущая, как голодно урчит в животе.

Прикидывала по-всякому, как быть, что делать.

И только такой выход нашла.

Приехала сюда, просто посмотреть, решить, буду ли я это делать. Пойду ли просить помощи у мужика, с которым случайно провела одну ночь.

У пугающего, властного мужика, который запросто может меня раздавить, как котенка. Может заставить делать все, что ему надо.

Просто так.

Я понимаю, что все мои рассуждения — пустая блажь.

Что он может даже не узнать меня.

Что для него эта ночь вряд ли что-то значила серьезное. Да и несерьезное…

Все понимаю.

Но выхода нет другого.

Только панель — следующий шаг. Сейчас даже уборщицей не устроиться мне.

И ночевать негде.

Ловить левого мужика, садиться к нему на член?

Нет уж. Ни за что.

Еще вариант — уехать из города.

Но тоже без денег — никак. Только с дальнобоями, плечевой.

Тоже нет.

Меня трясет от голода, болезненной слабости и холода.

Я прекрасно понимаю, что выгляжу охереть, как плохо, и, наверно, мне даже не придется делать жалкий вид. Все натуральное будет…

Ну все.

Хватит.

А то упаду еще тут в обморок. И замерзну насмерть под новогодней елочкой, красиво украшенной гирляндой.

Я делаю шаг к дому, и тут в ворота заезжает шикарная черная тачка с госномерами.

Я замираю. Прячусь трусливо обратно за елочку, прикидываясь новогодним зайцем.

И наблюдаю, как из машины выгружается представительный высокий дядька, лет шестидесяти примерно, подает руку женщине, помогая выйти. На женщине красивая серая шуба.

Они проходят в дом, дверь открывает женщина в сером строгом платье. Явно прислуга.

И пара спокойно и с достоинством проходят в тепло светящийся проем. По-хозяйски.

А я понимаю одну простую вещь: этот дом не моего зверя-любовника. Это чужой дом. Вот этих людей! Наверно, его родителей!

А он тут, скорее всего, и не живет! Только бывает.

А, значит, моя охота не имеет смысла.

Не факт, что он появится здесь в ближайшее время.

И идти туда…

Да меня и на порог не пустят, побирушку.

Осознание этого, своей неудачи, до того ужасно, что я плачу.

Хотя на морозе плакать — последнее дело. Но ничего не могу с собой поделать.

Плачу, выхожу из-за елочки и топаю прочь по улице. Не знаю, куда, даже мыслей нет о будущем.

Из-за слез ничего вокруг не вижу, все в тумане.

И потому на машину, что уже минуту едет за мной, даже не обращаю внимания.

Машина гудит, настолько резко и неожиданно, что я подпрыгиваю на месте, потом торопливо убираюсь в сторону, думая, что мешаю кому-то проехать.

Но здоровенный и тоже черный джип тормозит рядом со мной, открывается окно, овевая меня теплом и приятным табачным ароматом…

Я смотрю на водителя и глупо моргаю.

Не веря своим глазам.

Потому что это не новогоднее чудо. Это… Это не знаю даже, что…

Пауза затягивается, и, наконец, моему случайному любовнику надоедает разглядывать съежившуюся фигуру и заплаканное лицо.

Он наклоняется, открывает дверь и командует отрывисто:

— В машину.

Виктор всегда думал, что с его возможностями найти конкретного человека в их городе, да и в области — вообще не проблема.

Поставил задачу смежникам, дал профилактического пинка, и в течение пары дней результаты есть.

Хоть какие-то. Отрицательные, положительные, но есть.

Но в этот раз что-то пошло не по плану.

Хотя, наверно, с самого начала все шло не так, как надо. С того момента, когда он, прошаренный опытный мужик, мало лошащийся в работе и никогда, никогда, мать твою, не лошащийся с женщинами… Очень конкретно прокололся.

И здесь дело даже не в том, что он, поймав в доме родителей воровку, потащил ее не в полицию, как положено, а в постель.

Тут-то, в принципе, его можно было понять на тот, конкретный момент.

Отходняк, приличная доза спиртного в организме, желание потрахаться, снять напряг… И хорошенькая, невинная на вид, бляха муха, Снегурка. Да тут святой бы не устоял!

Но вот то, что он, проснувшись утром, поискал ее немного, да и спать завалился…

Вот это очень серьезный проеб с его стороны.

Потому что не спать ему надо было, не спать. А камеры системы наблюдения смотреть… На которых, кстати, не было нихера.

А почему на них не было нихера?

А потому что сигнализация была отключена. Причем, грубо, по-варварски.

Получается, у Снегурки был подельник. Потому что сама бы она такое не провернула чисто технически. Мужик работал, высокий и крепкий.

А что это значит?

А значит это то, что вся жалостливая версия Снегурки о бедной бродяжке, случайно забредшей погреться в открытый дом… Туфта и хрень.

Она и раньше никакой критики не выдерживала, и это сразу было бы видно, если б Виктор думал головой, а не членом.

У Снегурки был подельник. Отключали конкретно этот дом. Шла она сюда с определённой целью.

Какой?

Какой, сука?

Сейф?

Он на пальцы отца и его, Виктора, настроен. Причем, ставили совсем недавно, буквально пару дней назад дополнительную защиту.

Цацки?

Да смешно. Еще, бляха муха, про костюм Снегурки вспомни.

Оставалось одно.

Прослушка.

Виктор, когда, проснувшись ближе к вечеру первого числа и сопоставив все эти данные, понял, что Сашка-то — далеко не невинная Снегурка, почему-то испытал дикое разочарование. И даже немного расстроился.