— Этот дневник, — произнес Буффонади, — принадлежал человеку, который был мужем моей единственной сестры, а также… — он устремил взгляд на сидящего напротив него юношу и добавил: —…отцом Бледо.

Глаза Милы невольно расширились — она так и знала, что речь пойдет о Терасе! Странно, что она сразу не вспомнила о нем, увидев вензель на обложке тетради. Однако в словах Буффонади было еще кое-что, удивившее Милу. Не удержавшись, она произнесла:

— Значит, вы и правда родной дядя Бледо?

Итальянец озадаченно изогнул одну бровь — иссиня-черную, как вороново крыло.

— Вы сомневались в этом? — заметно удивился он.

Мила стушевалась. Она и сама не знала, почему считала, что Массимо Буффонади всего лишь опекун Бледо. Несмотря на то что мысленно она называла их дядей и племянником, откуда-то в ее голове взялась уверенность, что они друг для друга не кровные родственники.

— Наверное, дело в том, что мы с Бледо совершенно не похожи, — рассудительно хмыкнув, тем временем предположил Буффонади. Он со вздохом скользнул взглядом по лицу своего племянника. — Бледо пошел в отца. По крайней мере, можно с уверенностью сказать, что он унаследовал цвет его волос и глаз. Учитывая особенности внешнего облика Тераса, сказать что-либо еще о внешнем сходстве затруднительно.

Буффонади, чуть склонив голову, посмотрел на Милу испытующим взглядом.

— Вы ведь, синьорина, насколько мне известно, осведомлены о том, что лицо Тераса было изуродовано и мало напоминало человеческий облик?

Мила, почему-то чувствуя неловкость из-за темы разговора, тем не менее кивнула.

— Да, я знаю. — Ей вдруг пришла в голову странная мысль, и, не успев себя остановить, она спросила: — Но почему тогда ваша сестра вышла за него замуж?

Она тут же мысленно обругала себя за длинный язык.

— Простите, я не должна была спрашивать.

Мила виновато покосилась на Бледо, но тот даже не смотрел на нее — взгляд бледно-серых глаз был прикован к внезапно помрачневшему лицу Массимо Буффонади.

Итальянец отвернулся к окну, где, словно сопровождая караван белых облаков, двигался по небу птичий клин. Мрачное выражение медленно сменилось отсутствующим, — казалось, Массимо Буффонади в мыслях уносился вместе с птичьей стаей в видимые только ему дали.

— Сейчас, по прошествии многих лет, — вдруг произнес он задумчиво, — я начинаю верить, что это была судьба. И пусть подобные размышления не приносят мне удовольствия, но, видимо, моей сестре и Терасу было предначертано встретиться, и ничто не в силах было это изменить…

ИСТОРИЯ, КОТОРУЮ РАССКАЗАЛ МАССИМО БУФФОНАЛИ

Наш род ведет свое начало от Альбунеи — известной пророчицы времен древнего Рима. Через каждые два-три поколения в семье рождается слепая девочка — оракул. Последним оракулом в нашем роду была моя младшая сестра София. Из-за своей слепоты она была привязана к дому. Ее мир состоял из семьи и тех людей, которые приходили к ней узнать будущее. Испокон веков считалось, что оракул — это тот, кто изрекает волю богов, но моя сестра часто повторяла, что голоса, которые она слышит, не кажутся ей божественными. Она считала, что с ней говорят духи.

Однажды к нам в дом пришел чужеземец. Скрывая свое лицо под капюшоном накидки, он сказал, что, побывав в Кальяри, услышал от людей об оракуле, предрекающем будущее, и хочет знать, какой путь уготовили ему высшие силы. Этот человек назвал только свое имя — Терас. С разрешения родителей я позвал Софию. Когда гость повторил свою просьбу, сестра согласилась совершить для него предсказание.

По семейной традиции обряды оракулов проходили в неглубокой пещере недалеко от нашего дома. Из множественных расщелин пещеры исходили одурманивающие пары, которые помогали оракулу войти в транс. Из-за того, что оракул никогда не помнил своих пророчеств, рядом, кроме просителя, должен был находиться кто-то из семьи. В тот раз свидетелями обряда были я и мой хороший друг, приехавший ко мне погостить из-за границы. По странному совпадению, он и наш гость были родом из одних мест, хотя и встретились впервые в нашем доме.

Обычно София довольно долго находилась в трансе, прежде чем с ее уст слетало пророчество, но в этот раз было все иначе. Едва лишь выражение на лице сестры стало отсутствующим, а все ее мускулы расслабились, как она изрекла безжизненным голосом:

— Тот, чей лик повергает в ужас, твоя жизнь не принадлежит тебе… Такова воля высших сил. Тебе суждено быть лишь семенем судьбы. Твое дитя станет одним из четырех столпов, которые остановят колесницу погибельного гнева. Та, что вещает тебе судьбу, произведет на свет твое дитя — его первый вздох знаменует ее последний… Такова воля высших сил.

Сестра замолчала, а я еще долго не мог прийти в себя. Никогда прежде на моей памяти пророчества Софии не касались ее самой. Когда мы вернулись в дом, я пересказал сестре слово в слово все, что было сказано ею в пещере. Наши родители выслушали мой рассказ вместе с ней.

Я был крайне встревожен этим предсказанием и заявил Софии, что она не должна слепо следовать ему. Мое сердце сжималось от мысли, что любимая сестра, о которой я заботился всю свою жизнь, вручит себя совершенно незнакомому человеку только лишь потому, что так велели ей голоса потустороннего мира. Я надеялся, что родители поддержат меня в моем стремлении удержать Софию от опрометчивого шага.

Однако родители, выслушав меня, заявили, что в нашем роду всегда все следовали воле богов — ведь не случайно наш род был избран, чтобы служить гласом высшей воли. Они предоставили все решать сестре.

Подумав, София сказала:

— Если синьор Терас готов взять меня в жены, я исполню все, как было указано в пророчестве.

— Опомнись, София, per favore! — вскричал я. — Разве ты забыла последнюю часть пророчества?! Ребенок, которого ты родишь, принесет тебе смерть! Sorella, mia cara, я не могу позволить этому случиться!

Сестра улыбнулась мне и ответила:

— Я знаю, Массимо, что ради меня ты готов пойти против воли высших сил. Но также я знаю, что мой любимый брат никогда не пойдет против моей воли, а я приняла решение.

Я был в отчаянии, но уже знал, что отговаривать Софию нет смысла — она была упряма, как и все женщины в нашем роду, и если решила что-то, уже не передумает. У меня осталась только одна надежда, что чужеземец, назвавшийся именем Терас, сам откажется от моей сестры.

— Что вы думаете об этом пророчестве, синьор? — спросил я его.

Гость, все это время молча стоявший в стороне, сделал шаг вперед.

— Синьорина, — сказал он, обращаясь к моей сестре, — ваши уста не солгали. Там, в пещере, вы назвали меня «тем, чей лик повергает в ужас». Посмотрите на мое лицо — такая прекрасная девушка, как вы, не может согласиться выйти замуж за чудовище.