Д'Альбрэ расшнуровывает штаны, сбрасывает их и перешагивает через край ванны. Я вытягиваю шею, чтобы получше рассмотреть его спину, но угол обзора мне такой возможности не дает.

Тильда пытается отойти прочь, но он дотягивается и ловит ее за руку. Она замирает на месте, боясь сделать движение. А граф, не сводя взора с лица девушки, тянет ее руку вниз, прямо в воду. Его губы расползаются в предвкушении удовольствия.

Пожалуйста, Мортейн, запрети ему! Я не могу на это смотреть! Сейчас выскочу и убью его, отмечен он или нет!

Предупреждения, услышанные от монахинь, стаей испуганных голубок проносятся у меня в голове. Убить неотмеченного — значит убить без благословения Мортейна, то есть подвергнуть опасности свою бессмертную душу. Ее разлучат с телом и обрекут на вечные скитания!

Но и стоять здесь просто так, наблюдая за изнасилованием бедняжки, я не могу. Еще толком не решив, что мне следует делать, я начинаю потихоньку выбираться из-за занавесей, одновременно нащупывая ножи… Резкий стук в дверь вынуждает меня вновь затаиться.

— Кто там? — рычит д'Альбрэ.

— Мадам Динан, государь!

Граф отпускает руку Тильды — чей вздох облегчения я слышу, ее или свой собственный? — и кивает в сторону двери. Девушка поспешно открывает ее, впуская мадам Динан.

Она окидывает служаночку раздраженным взглядом: та куда моложе ее. И гораздо красивее.

— Вон! — говорит она Тильде. — Я сама позабочусь о господине.

Та мигом исчезает за дверью, даже не дожидаясь согласия д'Альбрэ. Я была права: девчушка и вправду сообразительная.

Оставшись наедине с мадам, д'Альбрэ встает в ванне, и я наконец-то могу как следует рассмотреть его спину. Вода ручьями сбегает сквозь заросли грубых черных волос… Метки нет! Вообще никакого намека, который я при желании могла бы посчитать меткой!

Разочарование с такой силой поражает меня, что в глазах аж темнеет. Это не простой ком в животе, это идет из душевных глубин. И называется отчаянием. Уж если этот человек не отмечен для убиения, существует ли вообще Мортейн?

Но по пятам за этой мыслью является другая, более приемлемая. Если нет никакого Мортейна, значит нет и опасности утратить Его благословение?

Но уверена ли я, что Его нет? Готова ли рискнуть судьбой своей бессмертной души?

Прежде чем я успеваю что-то решить, дверь распахивается и д'Альбрэ резко вскидывает голову:

— Кто там?

В голосе маршала Рье звучит неприязнь:

— Прошу извинить меня за доставленное неудобство. Вернулись разведчики из Ансени.

— И что, — спрашивает д'Альбрэ, — это не могло подождать до утра?

Я нимало не сомневаюсь, что д'Альбрэ прикончит Рье за бесцеремонное вторжение прямо здесь и сейчас, но граф не делает этого. То ли Рье родился под счастливой звездой, то ли этот человек зачем-то нужен д'Альбрэ, и граф покамест не хочет уничтожать его.

— Нет, не могло, — говорит Рье. — Сказанное капитаном Дюнуа оказалось правдой. Французы захватили Ансени. Мы должны немедленно послать туда войско, чтобы отстоять город.

— Должны? — спрашивает д'Альбрэ.

Повисает пауза, от которой у меня в животе снова намерзает ледяное острие.

— Конечно должны!

Сквозь щелку я вижу, как хмурится мадам Динан и сосредоточенно разглаживает юбку, хотя на ней и так не заметно ни одной складочки. Д'Альбрэ наклоняет голову:

— Очень хорошо. — Граф позволяет мадам облачить себя в домашний халат и поворачивается к Рье. Протягивает руку. — Твой меч!

Мое сердце принимается отчаянно колотиться. Похоже, старый дурень допрыгался. Переусердствовал, раздражая д'Альбрэ.

Маршал Рье медлит… Д'Альбрэ прикладывает палец к губам, словно призывая сохранить тайну. Я не могу на это смотреть. Рье мне вовсе не нравится, но этот человек, по крайней мере, пытался сберечь остатки чести. Я отвожу глаза от щелки, сквозь которую наблюдаю за ними.

Я помню кровь…

Хочется по-детски зажать уши ладонями, но я предпочитаю не выпускать своих ножей.

Звякает сталь — это Рье вытащил меч. Потом этакий мясистый хлопок — д'Альбрэ взял его в руку. Мгновение тишины… и негромкий свист, это рассекается воздух. И наконец звук рвущейся ткани: меч надвое разваливает шелковую занавесь правее того места, где я стою. Никто не произносит ни слова, пока нижняя половина занавеси медленно струится на пол.

Я стою замерев, подавшись как можно левее и молясь, чтобы меня не увидели за оставшейся полосой ткани. Сердце вот-вот выскочит из груди. Как близко… Как ужасающе близко…

— Что случилось, господин мой?

— Мне показалось, я что-то услышал. Кроме того, мне не нравятся эти занавеси. Проследи, чтобы до моего возвращения их сняли. А теперь идем, послушаем твоих разведчиков.

И все они уходят — так быстро и неожиданно, что я еще некоторое время стою неподвижно за уцелевшим лоскутом шелка, почти не дыша и тупо глядя в ванну, полную остывающей воды. Потом прикрываю глаза, и меня прохватывает крупной дрожью — ведь я побывала на волосок от смерти.

Что ж, по крайней мере, это была бы скорая смерть…

Меня еще трясет, когда я пробираюсь в комнаты слуг и принимаюсь шарить среди спящих на полу. Здесь пахнет холодным потом, какой бывает от страха и напряжения, и несвежим дыханием множества людей, жмущихся друг к дружке ради тепла. Я двигаюсь все дальше, пытаясь отыскать Тильду, но здесь полно молодых женщин, закутанных в одеяла и платки — все, что угодно, лишь бы согреться, — и дело оказывается непростым. Может, легче обнаружить Одетту? Детей тут очень немного, и это сплошь мальчишки, пажи, они во дворце на побегушках. Одетты не видать.

Что, если она еще прячется в часовне? «Не допусти, чтобы я опоздала», — молюсь, беззвучно покидая людскую и торопясь прочь тихими каменными коридорами.

Войдя в часовню, сразу чувствую, что я тут не одна. Где-то поблизости бьются сразу два сердца. Но не только. Часовню словно бы окутывает ледяная пелена. Моей кожи как будто касаются неосязаемые крылышки мотыльков… Это призраки. Тепло живой жизни влечет их, как пчел — цветочный нектар. Собственно, мне даже нет особой нужды искать Одетту и Тильду: призраки так и вьются над укромным уголком, где они спрятались.

Я спешу туда и разгоняю призраков взмахами рук. Тильда обнимает спящую Одетту. Она медленно поднимает голову. Лицо у нее осунувшееся и бледное. Когда она меня узнает, на нем отражается облегчение.

— Я уж боялась, ты не придешь, — шепчет Тильда.

Стало быть, Тильда не верила, что я сдержу обещание! Это больно ранит меня, и я хмурюсь:

— Я же сказала, что приду, верно? Просто я сперва в людской вас искала. Так, давай-ка я ее подержу, пока ты одеваешься…