с другими я так-то дел давненько не имею. Просто… ну, блядь, заебало это все! — Не подарок я, да, но не чмо же позорное — с бабами силой справляться.

— То есть это все не ты?

— Что все? — Отчего в брюхе и под ложечкой так погано потянуло?

— Да уж и с чего начать, не знаю. Обезвоживание, все признаки физического и нервного истощения. Переохлаждение, гематомы, трещины в ребрах, сильный ушиб предплечья. И это она еще наотрез отказалась от гинекологического осмотра, который черт знает, что еще выявил бы. И как сказал, что о таком мне следует ментам сообщить, так она чуть с кушетки не слетела с перепугу. И лет ей сколько? Хоть совершеннолетняя?

— Без понятия, — пробормотал, размышляя над тем, что выводы Ромки подтверждают мои наблюдения.

Девчонка в реальной такой жопе, напугана жестко, по всему выходит, что никакая не бродяжка, еще недавно жила во вполне себе комфортных условиях и достатке. Ну и что с ней приключилось? И как это связано с Шаповалова? Что за гемор прибило к нам опять? И снова в лице смазливой ссыкухи. Мало нам было погремушки Камнева. Чё карма у нас такая, что ли?

— Надо, чтобы ее и этот бабский доктор глянул, — проворчал, хмурясь своим думкам. От мысли, какую жесть этот осмотр может выявить, мутить начинало.

На самом деле, что бы там про меня ни трезвонили, но самой тяжкой частью, еще при работе в ментовке, была эта херь с насилием над бабами. Всегда считал законодательство в этом вопросе особенно ущербным. Почему нельзя взять и размотать кишки уроду, пойманному на непотребстве, что он творил над женщинами и детьми? Вот здесь всякие варварские обычаи были мне прямо по сердцу.

— И как ты себе это представляешь? Силой ее на кресло заволакивать? И скотчем к нему прикручивать? Я не могу ее ни к чему принуждать.

— Одни недостатки и прорехи у отечественной медицины.

— Роман Владиславович! — выскочила на нас из-за угла в коридоре молоденькая медсестричка. Новенькая. Маленькая такая блондиночка, я ее еще на регистратуре срисовал. Срисовал, примерился, заценил, что сильно чистенькая и невинненькая она, не мой тип. Так, глазами поиметь можно, но и все на этом. — Там эта пациентка убегает. Я хотела ее остановить, но она меня толкнула сильно и к служебному побежала.

— Дубленку забрала? — уточнил, понимая, что тупанул.

— Взя…

— Так, Ромыч, магарыч с меня, — бросил я, срываясь с места. — Никому не звони. Никому! Должен буду.

Вот и какого лешего я бегу, спросил сам себя на ходу. Какого-какого, там денег у меня неплохо так, но хер бы с ними, права и документы на травмат. Еще что-то. Поэтому и бегу. Сверкающую пятками в идиотских кроссовках спринтершу заметил впереди, мелькнувшую под фонарем. Эх, давно я за девками не бегал. Со школы. И то на физкультуре. Погоня прям освежает, аж кровь заиграла. Никуда не деться от того, что все мы в своей первобытной сути самцы-охотники, которым надо преследовать и побеждать. Без этого мы гребаные приунывшие полуимпотенты в поисках чего-то эдакого, что доведет тебя до полной эрекции. Все есть и доступно, но, сука, что делать с этой перманентной оскоминой? Ладно-ладно, на потенцию мне жаловаться грех. Физически.

Догнал свою загадочную воровку, она метнулась в сторону и сама себя обдурила, нырнув куда попало. Очутилась в тупике, в темном глухом углу больничной парковки. Дальше только стена кирпичная, дорогу обратную я перекрыл. Что тут пробежала-то, а дышит тяжко, с посвистом. Глаза вон и щеки запали, волосы растрепаны. Насонов же сказал, что обезвоживание и истощение, еще и дубленка моя весит будь здоров. Как бы не бахнулась в обморок снова, дура заполошная.

— Спортсменка, да? — ухмыльнулся, пока не подступая ближе. В ответ тишина, зыркает вправо-влево, прикидывает, где больше шансов прорваться. А без шансов, хитрая ты засранка.

— Как куртейка? Не жмет?

Глава 7

Все так же молча стянула и кинула в меня. Я сделал вид, что отвлекся поймать, а вместо этого позволил упасть на землю и перехватил поперек талии ее, рванувшую мимо.

А девка-то огонь. Свирепая, как питбуль. Извивалась, рычала глухо, лягала меня по голеням, целилась пятками садануть по пальцам ног. Глупая, что мне это через носки зимних ботинок. Брыкалась, как одержимая, себя ни капли не жалея, норовя затылком врезать по носу и губам. И все молча, аж страшновато, ей-богу, от такого остервенения. Так-то разом бы скрутил, но помнил, что Ромыч сказал про трещины в ребрах, и не зажимал особо. Выдохнется, а я потерплю.

— Кончай, чокнутая! — пропыхтел, оттеснив к стене, и распластал по ней. Не наваливался, но держал крепко.

И, сука, опять приключилась странная херня. У меня встал на нее так резко, что аж в паху свело до судорог. Даже сунь руку мне кто в штаны и надрачивать начни, и то такого эффекта не было бы. Скрыть в этой возне сей прискорбный факт не вариант. Ну а с другой стороны, живая баба, все при ней: сиськи, задница — трется об меня так душевно, а я что? Я мужик, и работает у меня все исправно. Так что взял и забил морочиться от нее стояк скрывать. Наоборот, вжался между ягодиц, еще и одной рукой грудь облапал как бы невзначай. Ух, ты, а кто-то у нас тут без лифчика, что ли, шастает? Не сдержался и нырнул наглой конечностью под задравшуюся олимпийку. Так и есть.

— Лапу убери! — процедила строптивая беглянка, замирая, как мгновенно замороженная, и клацнула зубами. — Холодная, пиздец.

Что? А где «скотина, как ты посмел?!»

— Еще бегать станешь? — Бля, ну не убиралась рука, никак. Вот где сила воли пригодилась… бы. Если бы она у меня была. Так что моя ладонь осталась на месте. Почти. Легкие круги по торчащему соску не в счет. Цвет. Я хочу знать их цвет. И почему хоть мельком не глянул, пока в отключке валялась.

— Нет. Я договориться хочу. — Надо же, хоть бы дрогнула, чем-то выдала реакцию на мои безобразия. Что, к тому, что мужики сиськи теребят, разрешения не спрашивая, привыкла небось? Все же шлюха? Из дорогих. Не потасканная. Молодая просто. Или элита, которым не надо через себя толпу пропускать, чтобы на жизнь заработать.

Ага, и я наивный чукотский отрок и поверил в переговоры.

— Вот и договаривайся. Я тебя очень внимательно слушаю.

Я ожидал, что орать начнет, чтобы кончал лапать, и снова драться. Но нет. Она как будто и замечать перестала, где шарит моя