— Ты тоже придешь? — Кэссиди отчетливо вспомнила свой вопрос.

— Я буду неподалеку.

Их отвез шофер дяди Джеймса по имени Флэкс, черноволосый человек, который всегда говорил так замечательно — Нэнни называла это ирландским акцентом. Флэкс подвез их к большому серому зданию. Им пришлось проходить через машинку, которая пищала, когда папа забывал вынуть из кармана свои ключи. Может быть, это аэропорт? Кэссиди хотела знать, где они.

— Нет, дорогая, это суд, — сказала Нэнни.

В течение многих лет с помощью врачей, специализирующихся на восстановлении памяти, и бесконечных разговоров с Нэнни Рей Кэссиди пыталась вспомнить что-то еще. Под гипнозом она вспомнила только одно об убийстве матери: широкие носки серых ботинок, испачканных чем-то красным — кровью. Ботинки, которые шумно ступали, проходя мимо ее комнаты. И больше ничего.

Один из врачей очень удивился, что она помнила эту деталь убийства матери и совсем ничего не могла вспомнить о похоронах. Каким-то образом она заглушила это воспоминание, не сознавая точно, что оно означало, — но, чувствуя, что похороны были связаны с заключением отца в тюрьму. Об убийстве Кэссиди узнала позже.

Она больше не встречалась с отцом. В конечном итоге, спустя почти двенадцать лет после повторного расследования, Роджера оправдали. Исследования крови с места преступления, не представленные на первом суде, показали, что один из образцов не принадлежал ни Роджеру, ни Лане. Также выяснилось, что кровавые отпечатки пальцев в комнате, где находилось тело Ланы, также не были представлены на суде. Поскольку отпечатки были слишком слабые и не поддавались идентификации, молодой следователь проигнорировал их, решив, что их оставил кто-то из полицейских, так как они находились слишком далеко от тела. Хотя новые факты не указывали на присутствие еще одного участника убийства, второй судья посчитал имеющиеся доказательства недостаточными, чтобы возложить вину за убийство Ланы Турмейн на ее мужа.

* * *

Роджер жил на свободе одиннадцать лет, достаточно долго, чтобы вернуться в кинобизнес и написать книгу, в которой заявил о своей невиновности. Ни разу за это время Роджер не связался с Кэссиди. Она тосковала по отцовской любви, ей не хватало его обаяния, того волшебного ореола, который окружал отца в ее воспоминаниях, она называла это волшебной пылью. Она никогда ни в чем его не обвиняла. Что бы ни сказала она в зале суда, это обрекло его на заключение. И когда отец вышел на свободу, он ясно дал понять, что больше не желает иметь с ней никаких отношений. Она общалась только с Джеймсом Рентрю. Он был единственным человеком, который сказал ей: «Твоему отцу очень стыдно, и он не может смотреть тебе в глаза». В то время Кэссиди пожалела отца и приняла объяснения Джеймса. Но теперь она чувствовала гнев и боль. Неужели ему безразличны ее переживания? Ему все равно, что стало с той принцессой, которую он бросил?

После заключения отца «домом» для Кэссиди стали дядя Джеф и тетя Бев на ранчо «Вэлли» вдали от роскоши «Шепота ветров». Сестра и брат, разница в возрасте которых препятствовала их дружеским отношениям, выросли вдали друг от друга. Джонатана отослали в школу-интернат, и он проводил дома всего один выходной в месяц. Если бы Кэссиди была постарше, ее бы тоже куда-нибудь отослали.

Дядя Джеф не был образцом для Джонатана. Хотя он называл себя бухгалтером, похоже, работал он мало. Тетя Беверли была помешана на голливудских звездах, типичная представительница среднего класса, живущая только Голливудом. Она мечтала лишь о том, чтобы быть приглашенной на нужные приемы, и не упускала возможности воспользоваться знакомством с Турмейнами. Кэссиди слышала, как Беверли проклинала ее отца как убийцу, а на следующий день уже защищала его как жертву несправедливости. У Беверли не было для племянников ни времени, ни терпения, и она этого не скрывала.

Дядя Джеф не испытывал ни сочувствия, ни сострадания к положению брата и его детей. Весь интерес тетушки и дяди сводился к чеку на приличную сумму, который они получали каждый месяц на нужды Кэссиди и Джонатана. В этом и заключалась, если можно так назвать, их «забота». Однако Джеймс Рентрю по-прежнему присутствовал в жизни Кэссиди и Джонатана. Если в школе давали спектакль с участием детей, проводили родительское собрание или общее собрание в конце года, Джеймс всегда выступал как представитель Роджера. И он продолжал замещать его, даже когда Роджер был оправдан.

Джеймс убеждал ее, что за годы, проведенные в тюрьме, ее отец стал более суровым, превратился в другого человека. И все же Кэссиди тосковала по тому герою, которого помнила. Она отвергла правду, обвинения против отца, возможно, даже свои собственные воспоминания об убийстве и его последствиях. Но Роджер никогда больше не появлялся в ее жизни. От него не было ни поздравительных открыток, ни звонков, ни писем. О его жизни она узнавала из газет. Он отказывал ей в свиданиях, когда она повзрослела, ее письма возвращались нераспечатанными.

И теперь, когда, как ей казалось, она победила демонов своего прошлого, отец, знаменитый режиссер, затем продюсер и, наконец, глава киностудии, вернулся, чтобы преследовать ее. Хотя письмо было подписано Джеймсом, оно, конечно же, было послано отцом. Ясно, что гордыня и эгоизм не позволили бы ему унижаться ради примирения или прощения.

* * *

Роджер Турмейн страстно любил свою профессию. Все признавали его способность видеть детали и умение собрать знаменитых артистов, писателей, дизайнеров и кинематографистов для того, чтобы выпустить дорогостоящий художественный фильм. «Укрощенная», его последний фильм с Ланой, все еще оставался лидером проката во всем мире. Его стремление создавать качественные художественные фильмы в духе Люмье, Копполы и Хичкока давало ему силы и надежду. Даже в тюрьме он посвятил себя созданию сценария фильма, который потом снял спустя два года после выхода на свободу. «Что знала она» — это была слабо завуалированная история того, что, по предположению Турмейна, случилось на самом деле в ту роковую ночь. Здесь было и очарование героини, которая была легендой Голливуда, с ее соблазнительностью, пристрастием к наркотикам, и взгляд изнутри на знаменитостей, на то, как они жили и развлекались, и так и не разгаданная тайна, кто же на самом деле убил Лану.

Успех фильма «Что знала она» развеял недоверие и неприязнь общества к кинорежиссеру. Роджер Турмейн восстановил свой магический авторитет. Забвение сменилось широкой известностью. Он снова обрел уважение в мире кинобизнеса и внимание любителей кино.

* * *

Кэссиди думала о тех событиях, что привели ее к такому положению. Забавно, что, несмотря на ее сопротивление и внутренний протест, она всегда тянулась к карьере в кино, точно так же, как ее родители. Поначалу она собиралась стать художником. Это тоже было творчество, но все же не создание кино. Она наивно надеялась, что сможет скрыть свою связь с семьей, если никто не будет знать, кто она. Так появилась фамилия Инглиш. Она выбрала ее для себя в тринадцать лет. Хотя официально она не могла изменить фамилию, пока ей не исполнится восемнадцать.

Стремясь к независимости, Кэссиди объездила всю страну. Желая быть подальше от кинобизнеса, она остановила свой выбор на Школе изящных искусств в Нью-Йорке. На втором курсе у нее случился короткий роман с продюсером, профессором, который был намного старше ее, и, когда она простосердечно открыла ему свое происхождение, он настоял на том, чтобы она занялась актерским мастерством. В итоге он поставил ее перед камерой в качестве ведущей актрисы малобюджетного авторского фильма — любовной истории. Кэссиди не была столь наивна, чтобы не понять его тайных надежд на использование имени Турмейна как дороги к успеху. Однако ей было любопытно узнать, обладает ли она талантом своей матери. Героиня фильма была идолом, подобно роковой королеве танцплощадок Эди Седвик, которая, будучи в гуще событий, всегда оставалась одиночкой, манипулирующей теми, кто ее окружал.