В это время в поле зрения появился ресторан. Он стяжал более чем дурную славу. За год потерял двух владельцев убитыми, третьего – осужденным за незаконное хранение оружия и нанесение телесных повреждений средней тяжести. Историю ресторана Кате назидательно поведал отец, пытаясь отговорить ее от рискованного шага.

В это время последний хозяин злачного заведения был так оскорблен нелестным отзывом арбатско-уличного скрипача, по ошибке заглянувшего перекусить, о достоинствах ресторанного оркестра, что, желая восстановить поруганную честь, немедленно достал пистолет (на который, надо отдать ему должное, имел-таки разрешение) и прицельно ранил недоброжелателя в мягкие ткани. Прибывший через два часа усиленный наряд милиции с удивлением обнаружил только упившегося в стельку владельца заведения, пострадавший же мистическим образом исчез. Арбатские сплетники утверждали, что у музыканта усохло простреленное причинное место и скрипач вынужден был прибегнуть к услугам пластического хирурга, пересадившего соответствующие ткани с живота туда, где они оказались нужнее.

Завсегдатаи утратили интерес к ресторану и переехали в другой, лучше отвечающий их высоким требованиям к солидности и отсутствию «атаса». Персонал бесследно исчез. Катя сообразила: момент ковать железо наступил. Но в одиночку ей не поднять ресторан с нуля. Пришлось преодолеть прогрессирующую неприязнь к давешнему любимому. Он согласился вложить сорок процентов, но утруждать себя проникновением в детали отказался, его это больше не интересовало – не тот масштаб. От него это и не требовалось. Через восемь месяцев Катя, к обоюдному удовольствию, выкупила его долю. С тех пор они не виделись. Опять-таки к общему удовлетворению. Ресторан – целиком ее заслуга. Без соавторов. Конечно, с помощниками, но главная – она, и только она, безоговорочно.

Дела шли неплохо, дурная репутация этого местечка постепенно забылась. Однажды и отец пришел сюда, сел за столик в уголке и заказал скромную чашку кофе. Сидел, потягивал горячую ароматную жидкость, осматривался, а потом заглянул к Кате в кабинет.

– Знаешь, а мне нравится. Хорошо у тебя.

…Кредит ей понадобился для расширения. За стенкой прозябал магазинчик, выходивший в проулок. Катя давно положила на него глаз, и существовал даже принципиальный договор о его покупке в середине следующего года. Но накануне последнего аккорда народных гуляний, посвященных 850-летию столицы, владелец вожделенной площади вечером зашел к Кате. Она распоряжалась на кухне, зал был переполнен, официанты валились с ног от усталости. Сосед схватил ее за руку и заорал на ухо, пытаясь перекричать шум на кухне: «Или завтра, или никогда! Ни дня я здесь больше не останусь». Видимо, что-то сильно обидело человека. Или кто-то. Или просто надоела ему эта страна.

Из никогда и завтра она, разумеется, выбрала завтра.

Но необходимых двухсот тысяч наличными у нее не было. Недостающие восемьдесят сроком на три месяца под двадцать пять процентов предоставил Катин знакомый, Яков Бенедиктович, семидесятилетний крепыш славянской наружности, но исключительно национальной предприимчивости и хода мыслей. Всю жизнь он искал занятие, к которому лежала бы душа, но удавалось пристроить только тело. Учитывая последнее увлечение, привлекшее его деятельную натуру – оптовую торговлю итальянскими винами, Яков Бенедиктович нашел в Катином предложении свой интерес. В счет частичного погашения долга они договорились в октябре провести в ее ресторане шикарную презентацию. Она предполагала три дня дегустации «Cianti», «Barolo» и «Pino Grigio del Veneto», а потом шикарный банкет для иностранных партнеров. Все вместе тянуло на сорок тысяч долларов. Условия кредита Катя сочла не благотворительными, но льготными. В частности, при взаимном согласии сторон она имела право на месячную отсрочку с минимальным увеличением процента.

Яков Бенедиктович скончался от инфаркта через три недели после заключения сделки в своем рабочем кабинете. Сгорел на работе. После ряда хитроумных превращений его фирма со всеми потрохами, и Катиным долгом среди них, отошла к АОО «Юность». Соглашение о проведении презентации было расторгнуто, и Катя оказалась в чрезвычайно сложной ситуации.

Двое громил по стойке «смирно» с битами наперевес встали по обе стороны двери в спальню, а третий отправился осматривать квартиру. Все делалось молча, медленно и со значением. Катя посильнее запахнула халатик и так и осталась сидеть на постели. Эльдар медленно поднялся.

– Ну, привет, пацаны. У вас проблемы? Трудности? Плановая облава? Кто-то хочет пригласить меня спеть для своей крутой тусовки?

«Пацаны» не реагировали.

– Может, вы квартиру перепутали? – Он направился к двери, но блондинистый парень с расплющенным носом и чрезвычайно близко посаженными васильковыми глазами жестом остановил его.

В этот момент в спальню легкой уверенной походкой вошел худощавый, довольно высокий мужчина. Не торопясь снял пальто и аккуратно уложил его на стул. Черный костюм элегантного покроя сидел на нем безукоризненно, правда, слева под мышкой бросалась в глаза небольшая выпуклость, причиной которой являлась наплечная кобура. Его туалет не содержал цепей и перстней – неотъемлемой части имиджа определенной части «новых русских», но золотые запонки и золотая же булавка, удерживающая умопомрачительный, ручной работы галстук, свидетельствовали о высоком и постоянном доходе. В длинных тонких пальцах с холеными ногтями пришелец держал сигарету. Лицо его изобиловало морщинами (хотя лет ему было не более сорока) и выражало полное превосходство над окружающими.

Он слегка, как давней знакомой, кивнул Кате, а Эльдара не удостоил и взглядом. Делавший обход прыщавый «пацан» без печати интеллекта на лице почтительно доложился:

– Все чисто, шеф. Мы одни.

– Спасибо, Иван. – Шеф жестом позволил своим людям расслабиться, и двое у двери приняли стойку «вольно», то есть позволили себе опереться о косяк и опустить биты.

– Послушайте, кто вы такой и что вам здесь нужно? Кто дал вам право вламываться в мою квартиру?

– Позвольте представиться. Кротков, директор небезызвестной вам фирмы «Юность». Причем, знаете, что интересно – это мое настоящее имя. Ехал мимо, дай, думаю, загляну, поинтересуюсь, как там мои финансы себя чувствуют. – Он поискал глазами пепельницу и, не найдя, сбросил пепел прямо на запыленную крышку пианино. – Если не ошибаюсь, сегодня истекает срок нашего договора, и, чтобы избавить вас от необходимости лично тащиться через всю Москву с такими деньгами (неспокойно нынче на Москве, знаете ли), вот заехал лично.

– Но мы же договорились о недельной отсрочке… – начала Катя. Она действительно разговаривала с человеком, который занял место Якова Бенедиктовича, и он согласился на ее условия.

– Договариваться надо было со мной. Лично. Я, Екатерина Ивановна, предпочитаю очные беседы, лицом к лицу, так сказать. И поскольку договор у вас состоялся неизвестно с кем, считаю себя вправе считать его недействительным.

– У меня нет сейчас таких денег…

– Вы это серьезно? – Кротков язвительно усмехнулся. – Что, вообще ни капельки?