«опасный тип, опытный» — отметил я про себя. Вскоре один из ушедших ранее, вероятно за хозяевами, воинов вернулся и позвал нас внутрь гостевого зала.

В гостевом зале, помимо тех же белоликих воинов, коих я уже насчитал пятнадцать голов, меня встречали несколько людей, худощавый мужчина, на вид лет пятидесяти, с седыми волосами и отрешенным взглядом, молодая девушка в белом шелковом платье, с той же белой как мел кожей, большими, печальными, тёмными глазами и необычными, цвета серебра длинными волосами, свободно спадающими до пояса и толстяк, с гадкой ухмылкой на лице, одетый в тогу, с золотой обшивкой как римский сенатор. Чиновник — определил я сразу его принадлежность. На таких типов я вдоволь насмотрелся в Риме.

— К Гордию Виргилию, значит сам трибун пожаловал, с самого Рима? — вопросил толстяк ухмыляясь.

— Вы правильно меня поняли — ответил я, властью наделенной императором Гонорием, я являюсь трибуном, зовут меня Марк, и я прибыл чтобы встретиться с управляющим этого города Гордием Виргилием, с глазу на глаз, без посторонних лиц.

— Вы слыхали этого наглеца! — рассмеялся толстяк гнусавым голосом, встречаться с глазу на глаз он прибыл! А теперь слушай сюда, щенок римский! Вот тот кого ты ищешь — указал он на седовласого мужчину — только он здесь больше не кто! И жив только потому что наш новый хозяин позволяет, этому старому клопу жить! И ты здесь тоже не кто! Так как наш владыка в отъезде, единственной властью в этом городе являюсь я! — после чего обратился к рослому сармату — Палак, отведи нашего гостя в клетку, ту которая пустует, владыка будет доволен, получив на ужин целого трибуна!

Не знаю как долго я находился в подвале, может час, а может и целые сутки, но понимал одно, ситуация для меня складывалась патовая и как бы я не искал выхода из этой западни, не одного действенного плана, придумать не мог. В подвале помимо меня находились люди, много людей, закованные в цепи и забитые в такие же клетки как и я, к слову в своей я находился совсем один, вероятно причиной этому послужило искаженное чувство юмора, того злобного толстяка. Так же тут обитал тюремщик, я его так условно прозвал про себя, здоровенный детина, с явно дегенеративного вида физиономией, который забавлялся, тыкая людей, находившихся в клетках палкой. Вскоре я услышал, как тяжелая стальная дверь на верху открылась, и пятеро бледноликих воинов, спустились вниз по лестнице, то что я увидел потом, ввело меня, уже видевшего не малое, в мурашки и почти осязаемый липкий хват ужаса, сжался вокруг моей шеи, не давая дышать. В тот далекий день я впервые, за тогда ещё короткую свою жизнь, столкнулся с тем злом, о существовании коего не мог и помыслить! Из клеток вывели двоих, юношу и молодую деву, раздели до пояса, после чего, бледноликие исчадия ада, не взирая на мольбы и крики узников, принялись прокусывать их кожу своими клыками и пили кровь! Я сразу сопоставил увиденные мною ранее, трупы в овраге и происходящее в тот момент, в темнице. Идиот тюремщик же, хлопал в ладоши и посмеивался, наблюдая над этим пиром из преисподней. Когда стенания жертв утихли, кровопийцы насытившись, забрав обескровленные тела, так же тихо и рутинно, без всяких эмоций на лицах ушли, оставив тюремщика с палкой, за своей привычной забавой, и меня, молящегося о том, чтобы не достаться живым, этим тварям.

Через энное количество времени, дверь в подвал вновь распахнулась и на лестнице послышались тяжелые шаги и крехтение, вскоре показалась жирная туша кучерявого псевдосенатора, толстяк указал пальцем, на закованную в кандалы молодую девушку, после чего тюремщик освободил пленную от кандалов и грубо поднял за волосы, за одно срывая одежду, поняв что к чему, я отвернулся, закрыв руками уши, чтобы не видеть и не слышать всю ту мерзость, что творилась за моей спиной, только сжимал зубы в бессильной ярости.

— Что, неужели господину трибуну, не понравилось представление? — Послушался глумливый голос, когда крики боли затихли.

Повернув голову, я увидел две физиономии, одну жирную и ухмыляющуюся, вторую безгранично тупую, и в голове у меня была на тот момент только одна мысль — «только откройте дверь клетки, я вам обоим падлам шеи сломаю!» Встретившись с моим многообещающим взглядом, жирный насильник не выдержал и вздрогнул.

— Ты, ты умрешь завтра ничтожество! Твою кровь выпьют! А меня владыка сделает бессмертным! Да да! Я буду жить вечно! — Провизжал толстяк и забрав с собой своего умственно отсталого слугу, покинул помещение, оставив меня наедине с бессильной злобой, в том числе и на самого себя, от того что позволил этим нелюдям пленить себя, не погиб с мечом в руке, ещё там, во дворе этой проклятой усадьбы. Но долго мне заниматься самобичеванием не дали. Петли двери на верху вновь скрипнули, но на этот раз гораздо тише обычного, и послышались чуть слышные спускающиеся шаги. «Интересно какую пакость судьба еще уготовила мне в этот злополучный день» — промелькнула мысль в голове, но вскоре я увидел ту самую девушку, с серебристыми волосами и ключами в руках, не медля, она принялась открывать клетку, в которой находился я.

— Меня зовут Агата, господин трибун — представилась девушка — я дочь Гордия Вергилия, и мы с отцом решили помочь вам, мы тоже против своей воли находимся здесь. У меня получилось запереть стигов в подвале и выкрасть ключи…

— Стигов? — переспросил я, перебив её.

— Да, это те существа которые пьют кровь, владыка Малрот делает их из людей — ответила Агата, после чего вручила мне продолговатый свёрток, который держала в левой руке, со словами — это принадлежит моему отцу, он велел передать его вам, так как сам не в состоянии владеть им. А теперь нам нужно уходить, нет времени на разговоры, стиги ещё не проснулись а дневная стража, уже уходит в город, скоро закат, и тогда мы можем покинуть это место.

— Постойте же — схватил я за руку, рванушую было с места девушку и ощутил неестественный холод её ладони, Агата одернула руку и уставилась на меня, её тёмные глаза смотрели вопросительно и с каким то стеснением — свитки — пояснил я, мне нужно забрать некие свитки, вашего отца и освободить этих людей, дать им шанс выбраться.

— Кажется я знаю, о каких свитках идет речь — сказала Агата, с едва слышной ноткой печали в голосе, я заберу их — и протянув мне ключи произнесла — вот возьмите,