— Но… — Карие глаза заморгали. Марисса открыла было рот, хотела сказать что-то еще, но, видимо, передумала. — В общем, попросите его, чтоб жути не нагнетал, хорошо? Спасибо вам большое… — прибавила она и открыла дверь рубилову четырехлеток в синей краске и макаронах.

Джейни встала в дверях и подождала, пока Ноа ее заметит.

Ах, лучшее мгновение дня: как он весь загорается, ее заметив, и как криво улыбается до ушей, бросаясь вперед, и с разбегу прыгает ей в объятья. Он обхватывал ее ногами за талию, как обезьянка, и бодал прямо в лоб, и взгляд его был неподражаемо, весомо весел — мол, о да, тебя-то я помню. На Джейни смотрели глаза ее матери — и ее собственные глаза тоже, ясно-голубые; на ее лице они смотрелись вполне пристойно, большое спасибо, а на лице ее сына, обрамленном буйными светлыми кудряшками, обретали совершенно новое измерение, и поэтому люди, взглянув на Ноа, как-то вздрагивали, словно эта неземная красота у маленького мальчика — какой-то фокус.

Джейни всегда потрясал его талант радоваться — Ноа обучил и ее, просто глядя ей в лицо.

А теперь они вдвоем вышли в темнеющий октябрьский день, и Джейни почувствовала, как весь мир на миг нацелился телескопом на фигурку, танцующую подле нее на цыпочках. Они шли за руку под деревьями, и вдоль тротуаров бесконечно тянулись бурые песчаниковые дома.

Телефон, зажужжав в кармане, напомнил ей про Боба, про незримую коллекцию его черт (низкий голос; веселый смех), которая еще не соткалась в целого человека.

«Я тебя как будто уже знаю. Странно?»

«Нет! — ответила она. — Я тоже!» (Правда? Не исключено.) Написать «хо»? Или слишком прямолинейно? Ограничилась одним «х». И в ответ немедленно получила: «ХХХ!»

Ух! Тело окатило жаром, будто заплыла в теплый карман посреди холодного озера.

Они миновали кафе на углу своей улицы, и Джейни заманил туда аромат; перед предстоящим разговором стоит подкрепить силы. Она завела Ноа внутрь.

— Мы куда, мама-мам?

— Я кофе хочу. Я быстро.

— Мам, от кофе ты потом до зари не уснешь.

Она засмеялась: взрослые так говорят.

— Это правда. Ладно, Нои, выпью без кофеина. Идет?

— А можно мне кукурузный маффин без кофеина?

— Договорились.

Конечно, скоро ужинать, но что с того?

— И смузи без кофеина!

Она взъерошила ему волосы.

— Нет уж, дружочек, тебе воды без кофеина.

В конце концов они с добычей устроились на крыльце своего дома. Кофе был ароматен. За домами садилось солнце. Свет, розовый и нежный, заставлял краснеть кирпичные дома и особняки, оглаживал жухнущую листву. Мигал газовый фонарь перед фасадом. Фонарь стал решающим аргументом в пользу этого дома, хотя квартира здесь дорогая, в полуподвале, и солнце туда не дотягивается. Но красное дерево внутри, и симпатичные изгороди снаружи, и газовый фонарь у парадной двери так уютны; в этой норке Джейни с Ноа могут укрыться — подальше от мира, подальше от времени. Джейни не учла, что непрестанно мигающий фонарь за фасадным окном будет то и дело притягивать взгляд днем, отражаться в задних кухонных окнах по ночам и она не раз вздрогнет, вообразив, что в доме пожар.

Она протерла руки Ноа антибактериальной салфеткой и вручила ему маффин.

— В школе завтра, между прочим, маффины пекут. Представляешь?

Ноа откусил, осыпав себя лавиной крошек.

— А потом надо будет мыться?

— Ну, стряпня — такое дело. Мука, сырые яйца…

— А. — Он облизал пальцы. — Тогда нет.

— Нельзя же так всю жизнь, букаш.

— Почему нельзя?

Она даже отвечать не стала — они с Ноа который год так и ходят по кругу, а ей сейчас есть что ему сказать.

— Эй. — И она легонько его пихнула.

Ноа деловито трудился над кукурузным маффином. Как Джейни угораздило ему разрешить? Гигантский же маффин.

— Слышишь? Я сегодня пойду погуляю.

Ноа вытаращился. Опустил маффин.

— Ничего не погуляешь.

Она вдохнула поглубже.

— Прости, малыш.

Глаза у него свирепо заблистали.

— Я не хочу, чтоб ты уходила.

— Я понимаю, но маме надо иногда гулять, Ноа.

— Тогда возьми меня с собой.

— Не могу.

— Почему?

Потому что мама не умрет, если потрахается хотя бы раз, прежде чем ты отправишься в колледж.

— Там будет для взрослых.

Он сверкнул отчаянной кривой улыбкой:

— Но я же развитой.

— И весьма находчивый, но нет, дружочек. Все будет нормально. Тебе же нравится Энни. Помнишь Энни? Она в прошлые выходные приходила к маме на работу и играла с тобой в «лего».

— А если у меня будет кошмар?

Об этом Джейни тоже думала. Кошмары ему снились нередко. Как-то раз такое приключилось, когда она пошла общаться с коллегами на тусовку архитекторов; когда вернулась, он сидел, трясся, вперив остекленевшие глаза в «Дору-следопыта», а изможденная, контуженная няня (которая поначалу была полна сил! Домашние брауни принесла!), не вставая с дивана, вяло помахала Джейни двумя пальчиками. И, как и прочие, больше не приходила.

— Тогда Энни тебя разбудит, обнимет и позвонит маме. Но у тебя не будет кошмаров.

— А если у меня будет астма?

— Тогда Энни даст тебе небулайзер, а я сразу вернусь домой. Но у тебя уже давно не было приступов.

— Ну пожалуйста, не уходи.

Однако голос у него дрогнул, будто Ноа и сам понял, что проиграл.

Она уже оделась, теперь возилась с прической, одним глазом смотрела ролик на YouTube, где хихикающая девчонка показывала, как правильно накладывать тени, — между прочим, оказалось на удивление полезно, — и тут из гостиной ее призвал истошный крик Ноа:

— Мама-мам! Иди сюда!

Что, «Губка Боб» уже закончился? Его же вроде безостановочно крутят?

Джейни босиком, в одних черных чулках прошлепала в комнату. Все как было — на кожаном кофейном столике по-прежнему полная миска маленьких морковок, Губка Боб на кривеньких ножках ковыляет по экрану и вопит, однако Ноа не видать. В окне из гостиной в кухню что-то мелькнуло. Газовый фонарь мигнул?

— Мам, посмотри!

Нет, не фонарь.

Джейни завернула за угол, увидела, как Ноа возле кухонного стола одно за другим разбивает себе в пружинистые кудряшки органические коричневые яйца с комплексом «Омега-3», и почувствовала, что вечер ускользает из рук.

Нет уж; она этого не допустит. Из ниоткуда поднялся гнев: жизнь, ее жизнь, единственная ее жизнь, неужели ей нельзя повеселиться хоть один вечер? Это что, запрещено?