– Действительно, что вы к Машке-то пристали, – заступилась за меня Пульхерия.

– А ты вообще молчи! Ты даже о себе не удосужилась прочитать? – вопрошающе крикнула Икки.

– Я Манин роман прочла от корки до корки. Он мне, кстати, понравился, и я совсем не обижаюсь на нее, что она моих предков-гоголеведов там высмеяла. Это действительно ненормально – всю жизнь искать пуговицы, сапоги и уж тем более утерянное при перезахоронении ребро Гоголя! А то, что ей не слишком по душе моя профессия гинеколога, – это ее дело!

– Не то чтобы не по душе, а просто я не понимаю, зачем ты устроила у себя дома музей заспиртованных кистом и всяких там других штук, – разъяснила я ей.

– Вот именно, ей просто непонятно. Что ж теперь на человека кидаться?

– Тебе понравился ее роман только потому, что ты кроме него ни одной художественной книги за свою жизнь не прочитала! – вспылила Икки.

– Икки, а чем ты-то так недовольна? По-моему, в романе видно, что Машка к тебе прекрасно относится, всю жизнь тебя жалела – и когда ты кости себе постоянно ломала, и когда в своем фармацевтическом техникуме училась, и когда в аптеке работала. И про бабку твою ненормальную написала, которая тебя дурацким именем окрестила! Ты какая-то свинья неблагодарная, честное слово!

– Вот именно, теперь все будут знать, что мое имя расшифровывается как Исполнительный Комитет Коммунистического Интернационала, а имя моего отца Роблена – родился быть ленинцем.

– Ну что же делать, если у тебя была такая бабушка? Из-за нее от вас даже отец сбежал – между прочим, ее собственный сын – и вернулся только спустя девять лет после смерти старушки – видно, боялся ее возвращения с того света!

– Ничего смешного! – неожиданно уверенным тоном проговорил Женька. – Зачем тебе нужно было всем рассказывать, что я – ошибка природы, что мне нужно было родиться девочкой; кричать на всех углах о том, что я рассказал тебе по секрету, как меня чуть было не изнасиловала в юности сорокадевятилетняя вдова на подмосковной даче? Что у меня никогда не было женщин, а влюбляюсь я лишь в мужчин, да и то на расстоянии? И эта твоя книга выходит именно тогда, когда я влюбился, когда мы с Икки подали заявление в загс!

Я молчала. Я чувствовала свою вину и не знала, как теперь исправить эту чудовищную ошибку.

– Ой! Овечкин! Да кому ты нужен! – снова вступилась за меня Пулька. – Вы только посмотрите на него! Тоже мне звезда нашлась! Ты что, публичный человек?

– Да! Я довольно известный переводчик в своих кругах! – заносчиво прогремел он.

– Вот и сиди, переводи свои инструкции по эксплуатации унитазов и электродрелей! Известный он!

– А ты консервируй свои кистомы! На большее ты не способна!

– Овечкин, сейчас договоришься, что я тебе тоже кое-что законсервирую!

– Перестаньте, перестаньте ругаться! – воскликнула Икки.

– Да отойди ты от меня! От тебя перегаром разит! – Я оттолкнула Анжелку и наконец отошла от балконной двери.

На мои слова о том, что от Анжелки разит перегаром, в эту минуту никто не обратил внимания – всем было не до того.

– А я бы, Икки, на твоем месте помалкивал! – крикнул Овечкин. – После того, что я о тебе прочитал, я вообще отказываюсь на тебе жениться! Ты самая настоящая шлюха!

– Что-о??? – возмутилась Икки.

– Что слышала! Шлюха! Вот кто ты! С кем ты только не переспала! А я тебе достался девственником! Я вообще в этой жизни еще ничего не познал! Теперь мне надо наверстывать упущенное! Свадьбы не будет! – категорически заявил он, и в эту же секунду к нему подскочила бывшая невеста и с наслаждением влепила размашистую пощечину, после чего все вдруг замолчали – все, кроме Пульки – ее это Иккино действие то ли привело в восторг, то ли у нее истерика началась. Непонятно, но она неожиданно заржала, как ослица:

– Ио-гооо! Игого! Иооо!

Я, чтобы хоть как-то привести подругу в чувство, сильно дернула ее за руку. Она взглянула на меня влажными от слез глазами и снова залилась:

– Игого! Иоогого!

Овечкин же в это время забился в угол, закрыл лицо руками и тихо проговорил:

– О, Икки, как вы будете стыдиться своего поступка!

После этих его слов Пулька моментально пришла в себя, перестала ржать и с жалостью посмотрела на Женьку.

– Овечкин! Прекрати цитировать Достоевского! – воскликнула Икки. – Нет, ну вы посмотрите на него – он теперь у нас униженный и оскорбленный князь Мышкин!

Чтобы хоть как-то исправить ситуацию, я пролезла между Икки и Женькой и затараторила:

– Постой, постой, Женька! Ты ведь много лет дружил с нами, с Икки. Ты прекрасно знал и до моей книги, какой она человек, с кем общается, с кем спит, в конце концов! Но несмотря ни на что ты ведь ее полюбил!

– Молодец, Мань, молодец! Очень хорошо сказала, – поддержала меня Пулька и в знак одобрения потрясла за руку.

– Знал! – Женька задумался. – Но когда прочитал это… Понимаете, когда ее действия были отображены, собраны в одной книге, я все это вдруг воспринял совсем по-другому. Короче, когда это написано на бумаге, возникает такое впечатление… Будто это на камне высечено, а камень тот на Красной площади на всеобщее обозрение выставлен, а рядом с ним мы все… голые. Прощайте! Мне больше нечего сказать! – воскликнул Овечкин, хлопнул дверью и ушел.

Мы недоуменно смотрели друг на друга, не зная, что сказать по поводу этой Женькиной выходки, – для нас всех его уход был полнейшей неожиданностью.

– Маша, что же ты натворила! – в ужасе прошептала Икки и заревела.

Мы втроем теперь уставились на нее.

– Я вам всегда говорила, что даже самый совершенный мужчина недостоин последней подзаборной женщины-пропойцы! – заявила Пулька.

– А от Анжелки перегаром несет! – ни с того ни с сего выдала я, наверное, действительно крепко вжилась в роль кляузницы.

– Да? Ну-ка, ну-ка, – и Пулька, подскочив к Огурцовой, принялась ее обнюхивать. – Правда! Анжел, ты что, с Михаилом для укрепления семейных уз поддавать начала?

– Отстаньте от меня!

– И отечная ты какая! – прицепилась к ней Пулька. – Точно пила! Это я вам, девчонки, как врач говорю!

– Подумаешь, выпила вчера бутылку пива, – нехотя призналась Анжелка и закурила.

– Да ты и куришь?! – я была поражена до глубины души. Наша правильная, верующая Анжела снова начала курить!

– А как же Стеха? – сквозь слезы спросила Икки.

– А что Стеха? Молока у меня все равно нет.

– С бутылки пива не будет так разить перегаром, – не унималась Пулька.

– Две бутылки я вчера выпила! Честное слово!

Пульхерия недоверчиво и пристально смотрела на нее.

– Ну, две по два литра, а сегодня ноль пять с утра. Успокоилась?