– Ты меня удивляешь! Вы с Михаилом вместе, что ли, теперь пьете? Вы помирились?

– Одна я пила! Ночью, когда дети спали.

– Пить в одиночку – это прямой путь к алкоголизму! – высказалась Икки – она уже не плакала.

– Вам хорошо рассуждать. Мне можно в одиночку, потому что я сама – мать-одиночка! У меня не квартира, а Содом и Гоморра! Дети орут, будто их режут. Да от такой жизни не только спиться, а повеситься можно! И еще… Ну да ладно… – Она хотела что-то сказать, но передумала. Перед нами была прежняя Анжелка, которую мы знали до того момента, когда она еще не ходила в православную церковь, а потом не перешла в секту адвентистов Седьмого дня, не вышла замуж за рослого чернобрового детину Михаила и не родила Кузю. Она снова курила, ругалась матом и, более того, начала пить.

– Почему это «ладно»? Сказала «а», говори «б»! – не унималась Пулька.

– Ну не знаю даже. На душе так погано, девочки, так погано! Выпила вчера этого пива…

– И что? – вытягивала из нее Пулька.

– Как будто туда дурь какую-то подмешивают! – воскликнула она и снова замолчала.

– И что? – снова спросила Пульхерия.

– Что, что! Выпила бутылку и решила пастору позвонить, посоветоваться, что с Михаилом делать! Пока разговаривала, все подливала себе, подливала. И совсем окосела. Не знаю, сколько времени было, знаю только, что неприлично ему так поздно звонить. Но это еще что! Он мне все мол: крепись, дочь моя, поможем… – Она снова замолкла.

– И что? – в третий раз спросила Пулька – у нее от любопытства даже рот приоткрылся.

– А я ему – да, мол, вашу мать, поможете вы!.. И послала его на три веселых буквы! – Хоть Анжелке и хотелось всегда выглядеть очень важной и серьезной, она часто пускала в ход глупые фразеологизмы времен детского сада. – Представляете – пастора, святого отца, туда послать прямым текстом! Что он теперь станет думать о нашей семье?

– Муж и жена – одна сатана! Вот что! – сквозь смех прокричала Пулька.

– А кто сейчас с детьми-то? – поинтересовалась я.

– Мой отец со свекровью.

– А Нина Геннадьевна где?

– Где ж моя мамаша-то может быть?! В церкви, за свечным ящиком, на своем боевом посту. Она сегодня во вторую смену работает, а отец отпросился.

– И все-таки, Маша, что же ты натворила?! Я теперь опять одна! А мы с Женькой так полюбили друг друга! Немецкий язык начали изучать… Он утром, как проснется, говорит мне: «Гутен морген!», а я ему…

– «Гутен морген, гутен таг, шлеп по морде, будет так!» – перебила ее Анжелка, вспомнив глупую детскую присказку.

– Машка нам всем раскрыла глаза, что Овечкин такая же сволочь, как и все мужики! Зря мы его только в содружество приняли! Пригрели змею на груди! И вообще, лучше б он в женщину переделался – дурочки мы, что отговорили его от операции! Как баба Женька был бы ничего! А теперь он все деньги, накопленные непомерным трудом, спустит на проституток и наверняка наверстает упущенное, – выпалила Пульхерия и, поймав мой укоризненный взгляд, удивилась: – Ну, а что я такого сказала-то?!

– Я решила уйти с работы, – вдруг заявила Икки.

– Это еще почему? Даже не вздумай! – запротестовала Пулька.

– Овечкин меня в издательство устроил, он там каждую неделю ошивается, а я не смогу на него смотреть.

– Ну, не знаю, – призадумалась Пулька. – Это тебе самой решать, только подыщи сначала что-нибудь приличное. Я надеюсь, ты не собираешься возвращаться в аптеку?

– Не приведи господи! – отмахнулась Икки.

– Я тут с одним проктологом познакомилась, – хитро сказала Пулька. – Такой мужик серьезный, может, он тебе насчет работы что посоветует – у него полно знакомых.

– Ой, девочки, простите меня! – всхлипнула я.

– Да ладно, что мы, не родные, что ли, – понимающе проговорила Икки и, толкнув Огурцову в бок, спросила: – А, Анжел?

– Забыто, забыто! К тому же ноги у меня и вправду выдающиеся – сорок второго размера, – призналась Анжелка.

– А чего дуться-то, Маня ведь все как есть написала, – сказала Пулька, и я почувствовала, что никто из содружества на меня больше не обижается, если не считать Женьку, но он ведь не коренной член содружества, а так – одно лишь недоразумение (пардон за каламбур).

– Ты что, Пуль, уже отдохнула от мужского общества? – колко спросила Анжелка. – Помню, ты вроде говорила, что они тебе все до чертиков надоели.

– А что мне? Аспирантуру я закончила, кандидатскую защитила. Можно и развлечься. Маш, как у тебя с Власом дела?

– Пока хорошо.

– Почему пока?

– Вот прочитает мою книжку, узнает о Кронском и поступит точно так же, как Овечкин. А может, и хуже.

– Ну и дураком будет! – заметила Пульхерия. – Кстати, передай ему, что машиной я довольна.

– Маленькая она какая-то, – возразила Анжелка.

– Для твоей задницы только «Линкольн» подойдет, – съязвила Пулька.

Дело в том, что Пулька купила в автосалоне Власа самую маленькую, компактную машину, как она говорит – «дамскую». В автомобилях я совершенно не разбираюсь, но эта новая Пулькина машина горчичного цвета напоминает мне божью коровку, и я все время предлагаю перекрасить ее в красный цвет, а сверху с помощью трафарета налепить черные кружочки. Пулька бесится и называет меня «темнотой».

– И все-таки с Михаилом нужно что-то делать, – вдруг сказала Икки. – Мань, ты ведь писатель, придумай что-нибудь. На Анжелку смотреть больно!

– Но что ж я придумаю? – растерянно проговорила я, и вдруг в голову мне пришла одна идея: – Слушай, Анжел, а ты не знаешь, что побудило Михаила три года назад дать обет не пить?

– Да что там знать-то! Нажрался до невменяемого состояния, сел за руль совершенно пьяным и перевернулся в кювет. Чудом жив остался, – проговорила Огурцова и добавила: – Ему еще, кажется, тогда видение было. Будто бы сам Господь с небес к нему сошел и сказал: мол, еще раз спасу тебя, раб Михаил, а потом тебе крышка. Ой! Как-то нехорошо я говорю-то, – и Анжелка горячо перекрестилась, шепча: «Прости, Господи!»

– Просто замечательно! – обрадовалась я.

– Да что замечательного-то?! – удивилась Пулька.

– Я тоже что-то ничего не пойму, – отозвалась Икки.

– Нужно создать подобную ситуацию для Михаила, после которой он якобы чудом останется в живых, и внушить ему, что это последнее его чудесное спасение. Вот увидите, он сам побежит давать обет, и не на каких-то там три года, а на всю оставшуюся жизнь.

– Я не понимаю, ты хочешь ему подстроить автокатастрофу? – поинтересовалась Пулька. – Уж не при участии ли моей новенькой машины?

– Не знаю, не знаю, – деловито бросила я и тут же спросила Огурцову: – А у него бывают провалы в памяти?