Ручей затенили сросшиеся над ним заросли ольхи и черемухи. Вода была темная, солнце не пробивалось к ней сквозь листву, только на поворотах, меж камней и коряг, вода, убыстряя течение, оживлялась рябью, казалась чуть светлее. Вдоль ручья, то отступая, то подходя к самым зарослям, тянулась давно, не за один год, пробитая тропинка. Где-то она должна была перебежать ручей.

Так и случилось.

Никто не приготовил в этом месте ребятам удобных мостков. А место оказалось широкое. Только на самой середине лежал почти круглый пористый, обомшелый снизу камень, по сторонам его были брошены охапки скользкого ивняка да две-три коряжистые ветки.

Было бы здорово — разбежаться и перепрыгнуть ручей. Но ежели не хватает силы, нужно сделать это в два прыжка, ступив посредине ручья на камень. Прыжки должны быть большущие. Видно, что камень положен мужиками. А это уж бабы намостили вокруг него веток. Только где взять Алеше такую силу, чтобы, едва коснувшись камня ногою, перелететь на другой берег? Конечно, можно было бы перейти с ивняка на камень, с камня на корягу, а не то — обойти бродом. Но для чего тогда положен камень? Не будь его — все было бы проще.

Ребятишки остановились в раздумье. Только одна Маша, приподняв подол платья, ступила в холодную воду, даже не поежилась, не засмеялась от студеного щекота, а, глядя под ноги, спокойно перешла ручей ниже злополучной переправы и выжидающе посмотрела на ребят. Сделала она это так легко и просто, что было завидно: как это можно перейти ручей вброд, если есть переправа? Аленка укоризненно посмотрела на Сергуньку. Сергунька тут же, словно только и ждал Аленкиного укора, храбро ступил на хворост, нога его соскользнула, застряла между прутьев, он едва выдернул ее, но не сумел изловчиться и упал, шумно и смешно барахтаясь в воде. А Пашка стоял уже на камне и протягивал руку Аленке. Она ступила на сноп хвороста более удачно, чем Сергунька, и ухватилась за Пашкину руку. С камня Пашка скорее прыгнул на корягу… Аленка едва замочила ноги. Она смеялась, глядя, как Сергунька снимал мокрую рубаху… Алеша все еще медлил. Хотелось перейти по-своему, не так, как другие, а ловко, ловчее всех.

— Кидайся! Чего ты? — крикнул Пашка.

«Кидайся», — повторил про себя Алеша и вдруг, схватив валявшуюся неподалеку жердь, воткнул ее в помутившееся дно ручья и легко, обеими ногами, перекинулся на камень. Уже на том берегу он подумал, что мог здорово зашибиться… Молодец! В два прыжка перемахнул ручей.

Алеша долго еще не расставался с шестом, забегал вперед и старался не замечать завистливых взглядов Сергуньки. Аленка теперь шла рядом с ним.

Вправо от ручья потянулся зеленый цветистый луг. Аленка хотела свернуть с тропинки, побежать по траве, но Пашка, этот противный, все знавший, все видевший, все слышавший Пашка, сказал:

— Дура! Пчелу слышишь? Погоди… одна, другая, а вон еще третья… за первым взятком летят.

Послушав луг, его тонкое до звона гуденье, пошли дальше.

Ручей привел их к запруде.

По ту сторону запруды сияло озерцо со светлой, почти серебристой рябью мели, с синеватым отливом глубины, с неровной береговой тенью. В дальнем его конце, под березою, за которою начинался густой лесок, лениво дымился костер. Пламя, едва заметное, будто таяло… У костра, к удивлению ребятишек, сидели их знакомцы — жигаль и охотник — и лакомились печеной картошкой.

— Припоздали маленько, — сказал жигаль, но видно было, что он не узнает их. — Угощать нечем… разве что дымком… вот гостя потчую.

Ребятишки неприветливо посмотрели на охотника. А он будто не замечал их, ловко перекатывая в пальцах пригорелую картофелину.

— Мы за берестяным рожком, — начал Алеша.

— За рожком? — спросил жигаль и вдруг вспомнил: — А! Ишь какое дело! Совсем запамятовал. Верно, обещал. Тогда пошли… Ты извини, господин охотник, такое уж дело вышло… обещал. Поведу в курень.

— Ладно, Степан, веди, — нехотя поднимаясь, согласился охотник. — Мне и самому пора. Да и картошка вся… Понесу господам находку. У меня забот полно, — похвастал он. — Коннозабойщику Максимычу надо жимолость поискать, для кнутовища. А этому — летуху Кузьме нужна кисточка из глухариных перьев, чтоб чугунную пыль с поделок смахивать. Перья должны быть с птичьей грудки. А ежели, говорю, с хвоста? Нельзя! Не горшки, дескать, выделываю. Чудак этот Кузьма! — Отведя жигаля в сторону, охотник сообщил: — К одной дровосушке ходит. Баба ничего, красивая. Сам доменный мастер мог бы посвататься. — И захохотал. — Да не хочет он с летухом дела иметь… Кузьма у господ на отличке… Добрая баба, верно. А Максимычева дочка покрасивше будет. Вот шубку беличью справлю ей, чтоб как барышня была, и сватов поближе к зиме зашлю. В шубке она, голубушка, не замерзнет! У меня-то у самого собачья яга. Небось видел?

Не глянув на ребятишек, охотник пошел в сторону запруды, а жигаль со своими гостями — в лес.

— Он у нас птичье яйцо отнял, — пожаловался Сергунька.

— Малиновки, должно быть, или певчего дрозда, — вставил Пашка.

— Живодер он, — сказал Степан. — В форменную куртку вырядился, так думает — знатнее его во всем округе охотника нет… Пущай себе катится! У меня — свое дело…

Весною Степан, как и все жигали, отдыхал. Вот когда нарубят куренных дров, туда, ближе к осени, придется ему начинать свою страду — складывать кученик, жечь, томить уголь, вымерять его своей куреной саженью. А пока — гуляй, броди по лесу, лови рыбу, а есть лишняя копейка — загляни в кабак.

Повсюду встречались свежие вырубки, наспех сложенные дрова — долготьё, щепа, завядшие березовые ветки, засохшая хвоя, вытоптанная трава…

— Лесу было, — вздохнул Степан, — пулей не прострелишь… А теперь всяк его, даже вода, без нужды губит. Нынче река так разошлась, что лес бережной сгубила до прутика.

Вскоре в густом ельнике, продираясь сквозь цепкий кустарник, наткнулись они на лесную избушку. Ребятам казалось, что они случайно попали сюда, потому что шли без тропинки, но жигаль хитро подмигнул: так, мол, было задумано. В избушке был очаг из потрескавшихся закопченных камней, нары из еловых скрипучих тесин.

— Это я вам так… — сказал жигаль, — чтобы знали: гроза либо метель захватит — горница моя всегда приютит.

В углах избушки было полутемно, а за узким оконцем в вершинах елей виднелся ровный нежно-голубой свет, хотелось скорее на волю, к этому весеннему свету.

Жигаль заметил на солнечной тропке муравьиную цепочку, сказал:

— Старые люди говорят, что ежели весною из муравьища вперед красные муравьи выходят — будет лето красное. Знайте!

Выйдя из ельника, оглядевшись, ребятишки перебежали поляну, перешли светлый клинышек березника и попали на небольшую заимку, в поселок жигалей — в курень. Здесь было до