мелодию её лица; всё равно ничего не получается.

А утром от неё пришло письмо.

«Рисовала твои фракталы всю ночь, как красиво! Математику не успела сделать».

Присылаю ей ответы по математике. Жалко, что ли.

– Лёвка! Чего ты копаешься, опоздаешь! – кричит мне бабушка из кухни.

И я иду есть омлет, омлет соль-диез минор, потому что с укропом.

* * *

Я рисую кривую Леви. Как это красиво! У нас биология, но я уже всё сделал и рисую. Для этого нужен карандаш и ластик, я строю следующий уровень и стираю предыдущий. Прямо в тетрадке по биологии. Всё-таки фракталы – удивительная вещь. Как их можно использовать? Вроде красиво, а как использовать – непонятно. Вот, один человек сделал антенну в виде кривой Леви, и она стала лучше работать. А почему – никто не может объяснить.

Интересно, можно ли в музыке что-то такое? Фракталы. Если простая тема: до-ре-ми-ре-до. Потом от каждой ноты то же самое…

Нет. Ерунда какая-то выходит и занудство; в музыке это не проходит.

Опять я ничего не изобрёл.

* * *

Соня в школе совершенно не замечает меня. И я к ней не подхожу, договорились же.

Но я заметил, она тоже рисует дерево Пифагора.

Рукой много не нарисуешь. Надо программу какую-то компьютерную найти.

Я пытаюсь придумать свой фрактал. Но то, что получается, какое-то скучное и некрасивое. На «кривую Иноземцева» не потянет.

* * *

«Лёва, наверное, ты станешь учёным. Ты умный. Но какой-то странный. Почему ты не можешь быть как обычный человек?»

* * *

В чём вот я странный? Никак не могу понять. Думать об этом, честно говоря, не очень интересно. То, что в музыке казалось странным, потом становилось классикой. Если бы никто не писал странной музыки – музыки бы, может, вообще не было: так бы и стучали мы в древние барабаны.

«Я не странный, я нормальный. Это все остальные странные. Представь себе: ты оказалась в обществе, где все такие, как я. Как бы тебе это понравилось? Все бы говорили, что ты странная. А ты не можешь им объяснить, что с тобой всё в порядке!

На самом деле вы считаетесь нормальными только потому, что вас больше! Как будто если каких-то людей больше, то они правы.

Между прочим, большинство считало, что Земля плоская».

* * *

Мы идём с бабушкой в магазин. Вернее, в магазины. Бабушка не покупает всё в одном месте, а ходит по разным магазинам: алгоритм этих покупок мне пока не очень ясен. Почему в одном случае она выбирает то, что дешевле, а в другом – то, что дороже? Я этих принципов пока не понимаю, и если хожу в магазин один – покупаю только то, что видел у нас дома. На всякий случай.

– Знаешь, я пытался написать такую музыку… Чтобы она была как фрактал. Но это вышло не то…

– Лёвка! А ты видишь вообще, какая погода? Давай через набережную пойдём, хочешь?

– Да, и эти фракталы…

– Лёвка!

Бабушка почему-то останавливается.

– Ты меня вообще слышишь?

– Ну да…

– Я спрашиваю: к реке хочешь пойти? Правда, там ветрено, зато красиво!

– Я же ответил!

– Что ты ответил?

– Я сказал: да!

…Это ещё кто кого не слушает!

Мы идём на реку, там и правда красиво.

– Лёвка, понимаешь, так нельзя: ты живёшь только тем, что в твоей голове, ничего не видишь вокруг себя!

– Я вижу.

Ну, я же правда вижу!

– Давай так: назови мне сейчас десять интересных вещей, которые увидишь. Которые бы ты хотел, например, сфотографировать.

О, это я сразу говорю:

– Мост снизу. И ещё вот так мост сбоку, чтобы две беседки попадали симметрично между опорами. Это же два кадра считается, если два раза мост с разных ракурсов?

– Два, – бабушка улыбается.

– Фонарь – три. Утки – четыре. Лужа – пять.

– Зачем лужа?

– Красивая форма.

– Хорошо, принимается.

– Дерево – шесть.

– Какое дерево, вон тот дуб?

– Нет; вот это маленькое.

– А почему оно тебе нравится?

– Угол нравится.

– Какой угол?..

– Угол! Под каким ветка растёт от ствола. Так; теперь рекламный щит – семь, знак «Велосипедист» на дорожке – восемь, вот этот столб – девять, и… И давай твоя тень – десять.

– Моя тень?

– Да. А если рисовать кривую Леви пятого порядка, то…

Бабушка почему-то опять вздыхает.

* * *

Утром я собираюсь в школу. И брюки рвутся. Совсем. В таком месте, которое никак нельзя зашить. Если бы на коленке – можно было бы так идти, в рваных. А так трусы видно через дырку.

– Всё, Лёвка. Иногда с вещами прощаются, они же не вечные… Ты и так их носил и в хвост, и в гриву…

В какой ещё хвост. В какую гриву. Я что, лошадь?

В общем, в школу я не иду.

* * *

И тут мне приходит письмо. На почту. Я думал, реклама, оказалось – нет.

Оказалось – Соня.

«Тебя чего нет? Заболел?»

Почему она спрашивает? Я ей в школе зачем, мы же только переписываемся?

«Нет», – отвечаю я.

Я же не заболел.

* * *

Я верчу в руках кубик Рубика. Знаю алгоритм, но он длинный и не нравится мне, ищу новые способы.

Почему мне доставляет такое удовольствие? Видеть, что все его грани одного цвета, в порядке. А вот в комнате убраться такого удовольствия не доставляет.

Ведь это тоже красиво – чистый стол. «Все вещи на своих местах». Однако в кубике это понятные места, а дома… Даже если тоже понятные, то почему процесс уборки так неприятен, а процесс собирания кубика – так захватывающ? Ющ. Вот же словечко.

Думаю, именно потому, что не отработан алгоритм. Есть вещи, которые понятно, куда класть, с ними всё просто. Но появляются новые вещи, и с ними непонятно! Какие-то школьные листочки со сделанным заданием – выбросить жалко; мои бумажные штуки оригами – я их изобретаю; куски ручек – откуда только оно берётся, отдельные запчасти, в целую ручку потом не складываются? Если бы было так же понятно, как с кубиком: зелёные к зелёным, жёлтые к жёлтым.

– Лёвка, а ты можешь разгрести свой стол хотя бы немного?

…Как обидно. Я же сам хотел!

– Я думал об этом.

– Ну да, – говорит дедушка. – Со стороны может показаться, что я собираю кубик Рубика. А на самом деле я думаю, как разгрести бардак на столе.

– Но я же правда! Думаю!

Как обидно, когда не верят.

…Думаю, как написать Соне про кубик