я стал рассказывать бабушке про этого охранника; почему говорить «прощайте» чужому человеку невежливо?

А бабушка вдруг сказала:

– Рома разбился.

Я по инерции ещё продолжал говорить, что мне совершенно не обидно, если мне говорят «прощайте»; но дедушка меня оборвал:

– Помолчи, Лёва. Неужели ты не можешь замолчать!

Я хотел обидеться; но тут до меня дошло, что бабушка сказала.

– Как? – спросил дедушка.

А я вдруг представил, что Рома – это ёлочная игрушка. Он разбился, потому что сделан из очень тонкого стекла, а изнутри он зеркальный, и лежат вот эти осколки – поднимешь, перевернёшь зеркальное стекло и увидишь кусок Ромы. Кусок его щеки, например, и висок, и брови.

Нет, это чушь какая-то. Я что-то не так понял или не так услышал.

Я очнулся и понял, что бабушка меня обняла за голову и говорит: «Лёвка, успокойся, успокойся – Рома живой, живой».

Оказалось, я сижу на полу и раскачиваюсь. Со мной это редко бывает: в детстве было часто, теперь прошло. Раскачиваюсь и немного пою.

А потом до меня дошёл смысл слова «живой».

– Что такое «разбился»? – спросил я.

– На машине; попал в аварию, – объяснила бабушка. – Он в больнице сейчас.

А, в больнице. Это понятно. Я тоже часто бываю в больнице. Это не страшно.

Потом я узнал из разговоров, что Рома ехал правильно, он ни в чём не виноват. А виноват водитель грузовика – «не справился с управлением». И что у Ромкиной машины снесены задние сиденья. Те, на которых обычно девчонки его сидят. Но он в тот раз ехал один.

И что его успели достать из машины чужие люди.

Много раз говорили, что ему повезло. Повезло – что девчонок не было; что эти чужие люди остановились и успели его достать и что «скорая» быстро приехала.

Ну вот, сами всё время говорят – «повезло». Значит, всё нормально должно быть.

* * *

…Рома был в больнице, его жена с ним всё время сидела. Меня в больницу не пустили почему-то.

А близнецов Марту и Марусю отправили к Ромкиной бабушке Рите – к той, которая подруга моей бабушки.

И мы пошли к ним в гости. Бабушка Маша наготовила пирожков, дедушка Миша взял большой рюкзак с едой, и мы поехали.

– А зачем столько еды? – спросил я.

– Ты представляешь, что такое маленькие дети? Рите совершенно некогда готовить!

Зря они меня пугали маленькими детьми: дети как дети. Мы с ними сразу ушли играть, они так хорошо играют! Говорят «дай», и «на», и «бух» – если что-то упало. И ещё есть другие слова: «кеми», «дыо», «ся», «бюдя» и другие. Я даже решил словарь составить, так интересно! Я сначала не мог отличить, кто из них Марта, а кто Маруся, а потом научился.

У них такие большие кубики пластмассовые! Я из них стал строить дом, а девчонки мне мешали, но не сильно. Потом они меня дёргали за волосы, но не больно.

А потом вдруг бабушка сказала, что пора уходить. А мы вроде бы только пришли!

…На обратном пути они сказала дедушке:

– Никогда не думала, что Лёвка так заботливо с малышами может играть.

Ничего не заботливо. Просто мне с ними интересно. А ещё бабушка сказала, что Роме спасли глаз. А я и не знал, что его спасали.

Я потом только понял – мне всегда говорили хорошие новости. Что глаз спасли, что Рома проснулся, что он поел сам.

А что он спал первые четыре дня подряд, и что его кормили через капельницу, и что у него сильный ожог лица – я узнал только потом. Вот почему они не хотели, чтобы я к нему в больницу ходил!

Зато разрешили писать письма. И я стал писать Роме, обыкновенно, на бумаге, а не через телефон.

А потом придумал девчонкам пальцы макать в краску, и мы с ними тоже письма писали. Правда, без слов, просто кляксами. Но Рома понимал всё равно.

* * *

Я увидел Рому только в марте. Правая сторона лица у него была как раньше, а левая – не как раньше.

– Чего гитару не взял? – спросил меня Рома.

– Я не знал, что можно.

– Можно-можно! Устроили бы тут концерт по заявкам…

Я не знал, что такое «заявка», думал, это вроде пиявок; мы стали с Ромой придумывать, какой это может быть «концерт по пиявкам», а потом пришла медсестра и сказала, что мы очень шумим и нечего так хохотать.

А Ромкин сосед по палате – дед, заросший щетиной (и на голове, и на подбородке одинаковая седая щётка, а во рту золотой зуб), – этот дед сказал:

– Пускай шумят! Наконец пришёл нормальный человек, люди могут посмеяться нормально!

И я стал так смеяться, что не мог остановиться.

…Бабушка почему-то думала, что я Ромкиного лица испугаюсь. А чего пугаться – Рома же! И он всё время ко мне поворачивался правильной стороной.

* * *

В следующий раз мы с Ромой играли в города.

– Алупка! – Алушта! – Анкара! – Аддис-Абеба! – Астана! – Атланта!

– О, чувствуются профессионалы! – сказал щетинистый сосед; его, кстати, звали Климент. Такое редкое имя. – Интересно наблюдать. Какой там футбол!

– Алма-Ата! – сказал Рома.

– Неправильно, – сказал я. – Теперь правильно – Алматы.

– Ну, и Алматы, – сказал Рома.

– Ытык-Кюёль!

– Это где же такое? – спросил Климент, и какой-то парень полез в телефон гуглить. Оказывается, у нас уже полпалаты народу набилось болельщиков, смотреть, как мы играем.

– Лозанна!

– Ну, поехали дальше: Аделаида!

– Антофагаста!

– Такого точно нет, – сказала медсестра.

– Есть, – сказал вдруг Климент с золотым зубом. – В Латинской Америке.

– Точно, в Чили. А ещё в Чили есть Арика.

– А в Перу – Арекипа.

– Аруша!

– Это ещё где?

– В Африке.

– Ты по атласу готовился, что ли? – спросил меня Климент.

– Нет, мы с дедушкой часто играем.

– А у меня дома карта на стене висела в детстве, – объяснил Рома. – Анна!

– Чего Анна? – удивилась медсестра.

– Ничего, это город такой.

– В Африке?

– Да нет, в Воронежской области.

– Надо же, я тоже Анна, и не знала…

– Никакой это не город, а посёлок городского типа, – сказал я.

– У тебя что, гугл в голове? – спросил парень с телефоном.

– Нет, просто мы с дедушкой играли и проверяли уже.

– Слушай, ну город же! – заволновался Рома. – На карте есть…

– Посёлок, я проверил, – сказал тот парень, – крупный, шестнадцать тысяч жителей. Но посёлок.

– Ладно. Тогда Агра! – согласился Рома.

– Акита, – сказал я.

– А… Аккра.

– Асмэра.

– Дурака они валяют, а вы верите! – сказала медсестра, но парень покачал телефоном: – Я всё проверяю!

– Ну и проверяйте,