Это неверное толкование наших легенд имело самые печальные последствия. Историю, в которой излагаются основы нашей веры и говорится обо всем хорошем в езидизме, другие используют, чтобы оправдать геноцид против нас.

Это худшая ложь о езидах, но далеко не единственная. Люди говорят, что езидизм «ненастоящая религия», потому что у нас нет официальной книги вроде Библии или Корана. Из-за того что некоторые из нас не моются по средам – в тот день, когда Тауси Малак впервые сошел на землю, в наш день отдыха и молитв – нас называют грязными. Из-за того что мы молимся, повернувшись к солнцу, нас считают язычниками. Мусульмане не одобряют нашу веру в реинкарнацию, которая помогает справиться с утратой и делает нашу общину более сплоченной, потому что ни в одной авраамической религии нет такого понятия. Некоторые езиды избегают определенных продуктов вроде салата-латука, и их высмеивают за эти странные обычаи. Другие не носят одежду синего цвета, потому что это цвет Тауси Малака, слишком священный для человека, и даже за это их подвергают насмешкам.

Пока я росла в Кочо, я не так уж много знала о нашей вере. Лишь небольшая доля езидов принадлежит к религиозным кастам шейхов и «пиров», которые учат других религии. Когда у моей семьи появились деньги, чтобы отправить меня на посвящение в Лалеш, я была уже подростком. У меня не было возможности регулярно посещать наше священное место, чтобы узнавать что-то от живущих там шейхов. Столетия гонений разбросали нас и сократили нашу численность, отчего нам стало еще труднее передавать друг другу наши устные истории, как это положено. И все же мы рады, что религиозные лидеры охраняют езидизм – в ненадежных руках нашу веру можно было бы использовать против нас самих.

Кое-что о езидизме детям рассказывают еще в раннем возрасте. Я знала о езидских праздниках, хотя, конечно, больше о конкретных обычаях, чем об их богословском значении. Я знала, что на езидский Новый год мы красим яйца, посещаем могилы умерших родственников и зажигаем свечи в наших храмах. Я знала, что октябрь – это месяц, когда лучше всего посещать Лалеш – священную долину в районе шейхов, где паломников приветствуют Баба Шейх, наш главный религиозный лидер, и Баба Чавиш, хранитель тамошних святилищ. В декабре мы три дня постимся во искупление своих грехов. Брак с представителем другой религии запрещен, как и переход из одной веры в другую. Нам рассказывали о прежних семидесяти трех «фирманах» против езидов, и мы слушали рассказы о преследованиях и гонениях, как если бы это были священные истории. Я знала, что религия продолжает жить в сердцах мужчин и женщин, которые родились, чтобы хранить ее, и я была одной из них.

Мама учила нас молиться – повернувшись лицом к солнцу утром, к Лалешу днем и к луне ночью. Существуют и другие правила, но большинство из них не слишком жесткие. Молитва считается личной потребностью, а не обязанностью или ритуалом. Можно молча молиться про себя, а можно – вместе с другими, если только это езиды. Молитвы сопровождаются жестами вроде целования красно-белых браслетов, которые многие езидские женщины и мужчины носят на запястье; мужчины также целуют воротник своей традиционной белой нижней рубахи.

Большинство езидов, среди которых я росла, молились трижды в день, в любом месте. Гораздо чаще, чем в храмах, я молилась в поле, на крыше нашего дома, и даже на кухне, помогая матери готовить. Произнеся несколько стандартных фраз, восхваляющих Бога и Тауси Малака, можно говорить все, что угодно. «Расскажи Тауси Малаку о том, что тебя тревожит, – говорила нам мать, показывая нужные жесты. – Если ты беспокоишься о том, кого любишь или чего-то боишься, скажи ему. В этом Тауси Малак тебе поможет». Я молилась о своем будущем – чтобы я смогла окончить школу и открыть свой салон, – а также о будущем своих братьев, сестер и матери. Теперь я молюсь о выживании моей религии и моего народа.

Езиды так жили долгое время, гордясь своей религией и не смущаясь тем, что им приходилось сторониться других народов. Мы не стремились захватить как можно больше территорий и не жаждали власти. Наша религия не требует завоевывать других и распространять свою веру, ведь никто из посторонних все равно не может обратиться в езидизм.

Тем не менее уже во времена моего детства наш образ жизни менялся. Деревенские жители покупали телевизоры, чтобы смотреть сначала государственные каналы, а после турецкие мыльные оперы и курдские новости по спутнику. Появлялись первые стиральные машины, которые казались нам почти волшебными, хотя моя мать продолжала по старинке вручную стирать свои традиционные белые накидки и платья. Многие езиды эмигрировали в США, Германию или Канаду, где образовались большие западные общины. И конечно же, мое поколение получило то, о чем и не мечтали наши родители. Мы ходили в школу.

Первая школа в Кочо была построена в 1970-х годах при Саддаме. В ней учились только до пятого класса и только на арабском, а не на курдском языке. В программе всячески превозносилось руководство Ирака и восхвалялась религия иракцев. Езидов в иракских учебниках истории как бы вовсе не существовало, а курды изображались угрозой государству. История Ирака представлялась как череда сражений, в которых иракские солдаты-арабы защищали свою страну, помогая своим руководителям свергнуть власть британских колонистов и короля.

Но на меня это оказывало противоположное влияние. Позже я поняла, что такие книги отчасти сыграли роль в том, что наши соседи поддерживали ИГИЛ или не мешали террористам нападать на езидов. Никому из окончивших иракскую школу не приходило в голову, что мы заслуживаем права защищать нашу религию или что в бесконечной войне есть что-то плохое или хотя бы странное. В школе нас учили насилию с первого дня.

Когда я была маленькой, моя страна удивляла меня. Казалось, это целая планета, которая состоит из разных земель, разделенных между собой десятилетиями санкций, войн, неудачной политики и оккупации. Далекий север населяют курды, издавна мечтающие о независимости. На юге проживают в основном мусульмане-шииты, религиозное, а ныне и политическое большинство страны. В центре находятся арабы-сунниты, которые при Саддаме занимали ключевые посты в государстве, а сейчас против него сражаются.

Это довольно простая карта, поделенная на три большие полосы, проходящие более или менее горизонтально через всю страну. Но езиды на ней не обозначены, они попадают в категорию «другое». Реальность же сложнее и непонятнее даже для многих обитателей Ирака.

Когда я росла, деревенские жители Кочо нечасто говорили о политике. Нас больше заботило, будет ли в этом году хороший урожай, кто на ком женится, дадут ли овцы достаточно молока – то, что заботит любого сельского жителя. Центральное правительство, помимо попыток завербовать езидов для участия в войнах и для вступления в партию Баас, казалось, тоже мало интересовалось нами. Но мы часто задумывались о том, что значит быть меньшинством в Ираке, среди прочих «других», которые, если их обозначить на карте, превратят три горизонтальные полосы в пестрые ленты.

К юго-востоку от Кочо ряд точек вдоль южной границы Иракского Курдистана отмечает места, где обитают иракские туркмены – шииты и сунниты. Христиане – среди них ассирийцы, халдеи и армяне – занимают земли к востоку от города Мосул, в провинции Ниневия, где также расположена гора Синджар.