Павел напился и пропыхтел, переводя дыхание:

— Всё на Евгении Викторовиче держалось, оказывается. Без него все передрались, переругались и разбежались.

— Ясное дело — крысы, — уверено вынесла вердикт Татьяна.

Павел мгновение осмысливал её слова.

— И я крыса? — он с прищуром наклонил голову набок.

— Дурачок! — Татьяна погладила Павла по затылку. — Я же тебя спасла от них.

— Ты? Спасла? — изумился Павел.

— А то кто же? — Татьяна выпучила глаза гипертрофированно передразнивая Павла.

— Я не понимаю… — Павел ссутулился и плюхнулся на мягкое сиденье стула рядом с кухонным столом.

— И понимать нечего… — Татьяна подвинул ближе к Павлу вазу с грушами. — Просто рассказала неравнодушному человеку, мол, наш комитет комсомола превратился…

— Это кому же? — встрепенулся Павел. — Большегородскому своему, что ли?

— Паша, почему «моему» Большегородскому? Николай Иванович, между прочим…

— Ну знаешь… — Павел схватил грушу и жадно надкусил.

— Знаю, — Татьяна привалилась к шкафу-пеналу по другую сторону стола.

— И что, думаешь, теперь лучше станет?

Сок стекал по подбородку Павла и капал на клетчатую скатерть.

— Я не думаю, я сделаю — будет лучше. — Татьяна посмотрела на лючок вытяжки под потолком, будто на нём читалась программа реорганизации комитета комсомола.

— И что ты сделаешь? Мало ты уже наделала? — Павел бросил огрызок обратно в вазу.

— Работать будем. Соберём тех, кто ещё не окончательно в желудок превратился, и восстановим доброе имя комсомола.

— Руководить-то кто будет? — Павел постучал кулаком по лбу. — Руководитель же нужен. Вождь!

— Так я и буду. — Татьяна упёрла руки в боки. — Меня уже назначили. — Она подошла к окну, стала протирать кожистые листики «денежного дерева», тон её смягчился: — А ты, Павлик, заканчивай диссертацию, защищайся, и папа тебя возьмёт на работу. Мы с тобой поженимся, детишек нарожаем.

Павел тихо встал и попятился к двери. Татьяна продолжала живописать, но тон её снова налился сталью:

— Будет кому страну поддержать в трудное время, и будет кому порадоваться её победам. Я теперь и стройотряды организую, и общественную работу подниму.

Павел тихо открыл дверь и напоследок услышал растерянный призыв: «Павел?»

***

— Наивная идейная девушка, — Валентина потрясла пустым стаканчиком.

Павел чпокнул пробкой и тонкая струйка коньяка ударила в пластиковое донышко.

— Сейчас любая идея, кроме пожрать, считается наивностью, — вздохнула Татьяна, осушила свой стаканчик и протянула его Павлу.

— Характерище! — уважометр в глазах Ирины зашкаливал, она протянула Татьяне пирожок.

— Это-то и пугало, — Павел ладонью дослал пробку в бутылочное горлышко.

— Ой, какой пужливый, — Татьяна презрительно скривилась и поблагодарила Ирину за закуску: — Ты, мать, волшебница по кухне, я погляжу!

— Теперь понятно, откуда этот твой «купец», — Павел выстроил бутерброд-небоскрёб из карбоната, сыра, варёной колбасы и кружка помидора.

— Да, Паш. Всё, считай, оттуда. Молодость… — Татьяна чокнулась с Валентиной и кивнула ей: «Пей давай!»

— Нет, а Николай-то!.. Вот это мужчина! Какой могутный кряж! Бывают же! — Ирина не переставала восхищаться — явно истосковалась по сильным эмоциям.

— Такую силу не захочешь, а уважишь, — морщась от коньяка, Валентина понюхала пупырчатый огурчик.

— Угу… Конечно… — Павел брезгливо отвернулся.

Женщины переглянулись и прыснули.

— Понимал бы чего! — со снисходительным умилением повысила голос Татьяна.

— Ты хоть замужем? — Вопрос прозвучал то ли с надеждой, то ли с жалостью, Павел и сам не понял.

— Хоть! — Татьяна поперхнулась от возмущения. — Я замужем за генералом Большегородским. Фамилию, правда, свою оставила. В память о папе.

— Понятно, мог бы не спрашивать, — махнул рукой Павел. — Поздравляю!

— Дурак ты, Пашка, — потупилась Татьяна. — Я тебя ждала, надеялась, вернёшься.

— Я что, на Марс улетел? — Павел осмелел и пошёл в атаку.

— А ты хотел, чтоб я за тобой побегала? — в тон ему ответила вопросом Татьяна.

— Нет… Ну… Как… — Наступление Павла захлебнулось.

— Знаешь, вернись мы сейчас, может, и побежала бы. — Алкогольный блеск Татьяниных глаз осенила тень задумчивости. — Да что теперь говорить… Ни комсомол не спасла, ни институт не закончила. Развлекаюсь теперь частным риэлторством время от времени.

— А я, как вышел из твоего дома, даже не понимал, куда иду, — Павла тоже пробило на слезливую доверительность.

— Ну ещё бы… — хохотнула Татьяна. Её пьяная откровенность вспыхнула и погасла искрой минутной слабости.

— М, — Ирина проглотила кусок редиски, — несчастный такой был, бедненький. Бродил, как сомнамбула.

8

1989, Новочеркасск

За три месяца Ирина освоилась в Новочеркасске, как в родном городе. По приезде, в середине августа, она, боясь заблудиться, день за днём осваивала новые улицы и переулки. Ходила кругами и радовалась, если выходила к намеченной площади, сворачивала за правильный угол, садилась в автобус на нужном маршруте. Поначалу автобус ходил только к месту работы, но Ирина не стеснялась расспрашивать коренных новочеркасцев, расширяя географию мест назначения. Для новоиспечённого педагога общение на улице — сущие пустяки. Сама она, конечно, вряд ли распределилась бы в интернат для слепых и слабовидящих детей, но и отказываться не стала. На родине, в Самаре, она жила после смерти родителей у тётки, а у той своих трое. Теперь Ирина нет-нет да и посылала ей пятёрку-другую с зарплаты.

Первого сентября Ирина с головой погрузилась в учебный процесс. Про должность воспитателя-психолога не рассказывали в институте, приходилось осваиваться с новыми обязанностями «в бою», привыкая к общению со слепыми детьми. Ирина покупала им килограммы конфет и шоколадок только бы отделаться от необъяснимого чувства вины. Особенно перед учениками классов с литерой «Б» — они, по мягкой формулировке, отставали в развитии. Правда, ранняя самостоятельность порождает обострённую практичность. Конфетами долго сыт не будешь, поэтому на сладости Ирины Григорьевны выменивалась тушёнка, картошка и брикетики лапши «Анаконда».

В своей комнате общежития Ирина часто завязывала глаза, пытаясь вести хозяйство вслепую. Потом просто отмывала пол и покупала новую посуду. В конце осени приударил морозец. В воскресенье Ирина впервые за прошедшие месяцы отправилась в Ростов купить тёплые колготки и присмотреть при случае платье. Час на автобусе, ещё сорок пять минут на маршрутке, и приехала на рынок Тимерник — ей посоветовала комендантша общежития. Идёт Ирина глаза прикрыла, представляет себя незрячим в незнакомом городе. Шаг-другой, запаниковала и поскользнулась на льду первой же лужицы. Кое-как сгруппировалась и села на корточки, опёршись о бордюр.

— Пьяная, что ли? — недовольно пробурчала старушка в зелёном пальто и сером платке. — Дети вон слепые как играют, а эта, зрячая, на ногах не стоит. Тьфу!

— Слепые дети? — опешила Ирина. — Где играют?

— Да тут, на рынке, — прохожий подал ей руку и помог встать. — Не ушиблись?

— Нет, спасибо… — Ирина, не глядя на спасителя, поспешила в проход между ларьков и палаток.

Иди на звонкий голос баяна и найдёшь или свадьбу,