— Будь по-вашему, работайте вдвоем, заказ действительно большой и тяжелый. Справитесь хорошо и вовремя, поговорим о повышении зарплаты. Или о дополнительном сотруднике под ваше чуткое, Инна Алексеевна, руководство.

Инночка потихоньку перевела дух. Как высказалось бы ее чадо, «с базара она соскочила». Знать бы еще, что этот мистер Голливуд считает действительно трудным и ответственным.

Еще через пару часов выяснилось, что из пятнадцати работников конторы, включая Олежека, которого чуть ли не в лицо называли бездельником, никто не уволен. На радостях решили завершить рабочий день в горячо любимом конторской молодежью кафе под абсолютно неромантическим названием «Погребок». Инночка там ни разу не была, кроме всего прочего, вдруг вспомнила о том, что Терпила тогда видел ее в той же самой дубленке, что была на ней и сегодня. Да, собственно, откуда такая роскошь, как альтернативный зимний наряд у бедного дизайнера, без мужа воспитывающей сына?

И та же белая шапочка. И если ей хоть чуть-чуть не повезет, он ее обязательно узнает. Шапочка благополучно отправилась в сумочку, что, впрочем, стилистику не нарушило — дубленка была непрактичного золотисто-бежевого цвета и с волосами гармонировала идеально.

Дверь начальственного кабинета распахнулась в самый последний момент:

— А меня с собой захватить не хотите? — нарочито грозно поинтересовался Терпила. — У меня тоже, между прочим, был трудный день!

Час от часу не легче!

Интерьер «Погребка» Инночку порадовал. Хотя бы тем, что официанты-близнецы быстро выставили в длину небольшого зала три стола, и она смогла устроиться максимально далеко от этого Виталия Валентиновича. От второй рюмки на еще пустой желудок она быстро захмелела, и противное имечко нового руководства ее сознание как бы с неприязнью выплевывало. Не то, чтобы с неприязнью, а как-то… не сразу вспоминалось.

— Мадмуазель танцует? — в поле зрения появилась ухоженная длиннопалая рука, на безымянном пальце вместо обручального кольца — довольно изящная печатка. Она вздрогнула, взглянула в лицо новому начальнику, и острое ощущение дежавю внезапно охватило ее. Все это уже было: задумчивость плюс легкое опьянение, маячивший на краю сознания вопрос «А что я, собственно говоря, здесь делаю», неожиданное приглашение на неожиданный танец… И абсолютно никому не нужные последствия, которые логического завершения так и не поимели, — сейчас, когда алкоголь почти незаметным теплом растекается по венам, она вдруг четко осознала, что Генкины письма, так раздражавшие ее поначалу, стали почти необходимостью, почти обыденностью, как крепкий чай с лимоном по утрам. Нет уж, хватит, натерпелись, никаких медленных танцев с коллегами. Медом, правда, что ли им всем здесь намазано?

— Нет. Мадам сразу пойдет курить, — брякнула она абсолютно невпопад и вышла из-за стола.

В предбаннике бара возле зеркал было холодно и неуютно. Надо было сразу из конторы идти домой. Или уйти прямо сейчас?

«Слухи о военных действиях сильно преувеличены. Мы еще не слышали ни единого выстрела. В двух километрах от нашего — не знаю, как назвать это строение, но вообще довольно живописненько, где камень, где доски, а через крышу — звезды, так вот, рядом с нами на перекрестке еще один такой же сарай местного дизайна. Там обитают контрактники. И пацаны из нашей команды головорезов, так зовет нас лейтенант, ночью ходили к ним знакомиться. Разжились тушенкой и шнапсом. Пьянствовать я не стал, предпочел бы местное вино, говорят — очень вкусно. Приеду в отпуск — обязательно привезу»…

«Теперь некоторое время писем, наверное, не будет. Зато потом придет целая пачка: у нас тут небольшая турпоездочка организовалась, и есть подозрение, что без обратной связи…»

Какая еще такая турпоездочка?! Та, которая «трупоездочка»? Похоже, они в горах, с каким-то заданием, раз без связи. А раз в горах, значит, его могут убить… А вдруг ему самому придется убивать? И не кромсать в лапшу компьютерных монстров, а стрелять в людей?

Инночка всегда была женщиной впечатлительной, особенно когда сильно уставала. В детстве и немногим позже, пока был жив отец, каждое лето они все вместе выбирались за грибами. Ранним утром в пустом, и оттого звонком трамвае ехали на вокзал, потом пятьдесят минут в электричке, и они «десантировались», как говорил папа (потому что на этом их заветном разъезде поезд стоял всего полторы минуты, а платформы как таковой не было) на залитую черной вязкой жидкостью крупную щебенку и шли. Сначала через убогую деревню, потом вдоль небольшого, загаженного сельскохозяйственной живностью прудика под сень влажного и тенистого «первого леса». Потом было поле, «второй» или «шашлыковый лес», еще одно огромное поле, и только потом «настоящий лес». Этот последний был по-настоящему большим, родители как-то даже (очень давно, еще будучи молодоженами), умудрились там заблудиться и пробродить целую ночь, чтобы к утру выйти к своему собственному костровищу…

Наматывали они за день километров по тридцать и, бывало, привозили ведер по семь белых грибов на троих. Вечером после таких вылазок Инночка была совершенно дохлой, но заснуть не могла почти до утра. Перед глазами из густой спутанной травы сначала вылезали грибы, потом лес становился совершенно сказочным, и неуемная фантазия словно в противовес измученному телу начинала выдавать полусны-полувидения, расцвеченные эпосом всех времен и народов. Причем, все это переплеталось с уже виденными фильмами, ассоциациями от прочитанных книг… В общем, сон разума рождает чудовищ, вернее, полубодрствование рождает сюжеты.

Эта аналогия со стародавними семейными походами мелькнула перед ней за какие-то несколько секунд, но Инночка совершенно четко осознала: спать ей сегодня не придется. Во-первых, потому, что она совершенно непотребно устала на работе, а во-вторых, из-за Генкиного письма.

Недавно по телевизору, который она слушала в пол-уха за поздним ужином, попутно излагая маме подробности трудового дня и гавкая на Сашку в том смысле, что компьютер должен быть в два раза тише, а алгебра должна быть сделана дома, а не списана у кого попало на перемене, — так вот, там говорили, что срочников, солдат срочной службы, на пылающем в огне гражданской войны юге используют только как вспомогательную рабочую силу. Какая, к черту, «турпоездочка»? А?

Перед мысленным взором уже плыли кадры из случайно увиденного поздней ночью фильма. Как он назывался? Кажется, «Пешаварский вальс»… Правда, и время имелось в виду другое, и герои были малость постарше.

Впрочем, был еще и другой фильм, который Инночка просто не стала смотреть. С претензией на документальность, видеоряд был до того отвратительным, чудовищным, невообразимо жестоким и натуралистичным, что домочадцев она от голубого экрана просто разогнала. Этак примерно минут через семь после начала.

Нет, так дальше нельзя, надо как-то отключиться, например, составить план жизни на завтра. Потому, что этот безумный марафон с буклетом на тридцать страниц за две недели попил ей всю кровь совершенно. Нет, честное слово, Терпила какой-то маньяк, по четыре раза на дню менять расположение фотографий на странице, оттенки общего фона — это уже чересчур!