Пока же – банкет с коллегами. Марион долгое время существовала в режиме жёстких пищевых ограничений – потому что её пищеварительная система тоже была не в лучшем виде. Однако же, профессор Делез разрешил понемногу есть всё, и банкет оказался прекрасной возможностью понемногу вспомнить, что едят в праздник нормальные люди. Тем более, что банкет был заказан в каком-то очень приличном месте – и закуски, и горячее очень аппетитно выглядели и прямо просились в рот.

В перерыве она успела обсудить пару интересных вопросов, а потом услышала над самым ухом:

- Дорогая госпожа Блуа, как я рад вас здесь видеть.

Марион про себя сосчитала до десяти, потом только обернулась к говорившему. Подавила в себе иррациональное желание дёрнуть его за роскошный хвост. Потому что так нельзя. Хотя, наверное, он бы понял такую аргументацию. Ему было бы больно, она ещё не забыла, как это – когда тебя со всей дури дёргают за волосы, в школьные годы довелось ходить с косичкой, за которую то и дело дёргали. Каким счастьем оказалось потом эту косичку отрезать!

- Нужно ли говорить, что я не рада совершенно, господин профессор? – поинтересовалась она.

- О, вы разрешили себя от обета молчания, прелестно. Побеседуем?

И он бесцеремоннейшим образом взял её под руку и повёл вдоль стены с портретами великих профессоров прошлого.

Саваж вошёл в зал заседаний как всегда – за минуту до начала, и толком не успел оглядеться, разве что – поздоровался со знакомцами. Впервые в жизни подумал, что мог прийти чуть пораньше, чтобы точно поймать до начала интересующую его особу.

Особа засела в мыслях как-то очень прочно, и даже беды Кусачки её оттуда не выселили. Нет, у него и раньше такое случалось, и свидание должно было стопроцентно излечить. Или не излечить, но оставить по себе прекрасные воспоминания, которые потом греют душу, и которые иногда не грех освежить. Если обе стороны свободны и согласны.

Первый доклад не был интересен ему никак, и он принялся осторожненько смотреть – есть ли в зале Марион Блуа. Есть, есть, всё хорошо. У него даже сердце забилось быстрее, когда он разглядел её пятью рядами далее. Сидит, красавица, сидит, хорошая моя. Ну и отлично.

Правда, в перерыве она продемонстрировала ему характер во всей красе – поздоровалась, да и только. Мол, я вас знаю, вижу, а дальше – идите себе, куда шли. Но я шёл-то к тебе, красавица моя. Так что не уйдёшь.

Саваж даже спросил у Дюмона, декана боевиков, придёт ли госпожа Блуа на банкет. Тот глянул строго, сказал, что собиралась, и добавил – нечего, мол, к ней цепляться, у неё отличная работа по редкой тематике, просто ещё нуждается в некоторых улучшениях, но госпожа Блуа – дама очень организованная, с невероятным кругозором и жизненным и боевым опытом, она будет отличным учёным и преподавателем. Саваж не стал спорить, в тот момент ему уже было намного больше дела до неё самой, чем до её работы. Хотя работа, конечно, отличный предлог, чтобы начать разговор, а дальше – уже как сложится.

Он увидел её сразу же, только лишь вошёл в банкетный зал. Ощутил каким-то органом чувств, который просыпался у него всякий раз, стоило лишь открыть охоту на понравившуюся женщину. Она стояла с другими боевиками и чему-то смеялась – очень заразительно смеялась, улыбка тут же поползла на лицо Саважа сама собой.

Саваж любил, когда красивые женщины обладали ещё и хорошим вкусом. Марион Блуа была, несомненно, из таких. Умница, понимает, что с такими глазами нужно непременно носить зелёное. Кто другой в таком платье выглядел бы бледной немочью, а она – строгой красавицей. Казалось, что глаза у неё стали ещё больше и ещё завлекательнее. А губы – вдруг алые, яркие. Накрасила, наверное. Удачно накрасила.

Саваж не то, чтобы разбирался во всяких женских ухищрениях, но если вокруг тебя признанные красавицы научного мира Паризии и юные студентки – поневоле начнёшь что-то понимать. И понимая – ещё сильнее восхищаться.

Марион Блуа была красива от природы, и умела подчеркнуть свою красоту благодаря хорошему вкусу. Это давало ей огромный плюс в его глазах – и увеличивало её ценность как объекта охоты.

И что греха таить, то, что она всячески выказывала свою неприязнь, тоже повышало её ценность, как объекта охоты. Саваж очень любил, когда вот так – сначала рычат и кусаются, а потом ластятся и мурлычут. Правда, пока он не мог вообразить Марион Блуа мурлычущей, ну да всякое бывает, так? И он был готов всячески поспособствовать превращению дикой львицы в ласковую кошечку.

Правда, поговорить с дикой львицей удалось только в перерыве. Разнообразные коллеги с бокалами в руках бродили и беседовали, а Саваж оставил бокал на столе и двинулся в направлении своей цели. Цель разговаривала с кем-то из боевиков, и он подошёл прямо к ней, и сказал вкрадчиво, как умел:

- Дорогая госпожа Блуа, как я рад вас здесь видеть!

Она глянула недобро и ответила, всё же ответила:

- Нужно ли говорить, что я не рада совершенно, господин профессор?

Он подозревал, что ноздри его раздуваются, глаза сощурились, все волоски на теле встали дыбом. Если бы у него был хвост, как у того дикого кошака, которого древние Саважи намалевали себе на герб, тот хвост бы сейчас нервно подрагивал.

- О, вы разрешили себя от обета молчания, прелестно. Побеседуем?

И как ни в чём не бывало, подошёл, взял под руку и повёл вдоль стены, увешанной портретами всяких древних Саважей, Вьевиллей, де ла Моттов и прочих.

- Вы всегда настолько беспардонны, профессор? – холодно поинтересовалась красавица.

- Не скрою, я привык добиваться своих целей, - улыбнулся он.

Спроси, спроси же, в чём моя цель. Отвечу без утайки – так он думал.

Но она спросила другое.

- И часто вы гоняетесь за химерами?

- Почему за химерами? – ну вот ещё, выдумала.

- Потому что цель может быть придумана на пустом месте, - произнесла она менторским тоном. - А ещё люди, бывает, выдают желаемое за действительное, и потом огорчаются. А виноваты сами, потому что напридумывали себе каких-то целей, - припечатала под конец.

Тьфу ты, лучше было её вовсе не трогать, даже за руку, потому что… потому что. Когда цель так близка, удержать тело от вполне естественных реакций на объект постоянных мыслей практически невозможно, будь ты хоть сто раз маг. А она, понимаете ли, рассказывает, что он сам виноват!

- Видите, госпожа Блуа, мне почему-то хочется, чтобы ваша работа, которая уже вызвала резонанс в академической среде, стала ещё лучше. И чтобы там, где речь идёт просто о нежити, вы и говорили просто о нежити, - ну вот, пришлось снова ей об этом сказать.

Лучше б о том, как она красива, но ведь она снова будет кусаться.

- Да что вы заладили – нежить, нежить! Будто ни вы, ни я не видели никогда этой самой нежити, - фыркнула она. – Будто нежить – единственная в мире причина всего. Я понимаю, что вы некромант, но даже некроманту следует знать о том, что мир многообразен, - строго произнесла она. – Особенно если этот некромант пытается кого-то чему-то учить, - добила, совсем добила.