Мы быстро отшагали три километра обратно, в гостиницу. Идтитеперь пришлось в гору, и это послужило хорошим моционом. Город, который мыпокидали, выглядел уныло, и расставаться с ним было легко. Когда мы погрузилисьи машина выехала на проселок, ведущий к новому шоссе, шофер истовоперекрестился.

– Что-нибудь неладно? – спросил я. Он уже разкрестился так в первый вечер, когда мы ехали из Альхесираса в Малагу, и я тогдарешил, что мы проезжаем место, где когда-то случилось несчастье, и мысленно спочтением склонил голову. Но сейчас было ясное утро, предстоял лишь короткийпереезд до столицы по отличной дороге, а особенной набожностью наш шофер, судяпо разговору, не отличался.

– Да нет, все в порядке, – сказал он. – Эточтобы нам благополучно добраться до Мадрида.

Не для того тебя нанимали, чтобы ехать в расчете на чудо илина промысел божий, подумал я. Нужно знать свое дело, если садишься за руль, дахорошенько проверить резину, прежде чем приглашать господа бога в напарники. Нотут я вспомнил о женщинах и детях и о том, как важно единение в этом бренноммире, – и тоже перекрестился. Потом, желая оправдать эту чрезмерную заботуо нашей собственной целости и невредимости, пожалуй, несколько преждевременную,если учесть, что мы собирались добрых три месяца колесить днем и ночью подорогам Испании, и довольно эгоистическую, поскольку нам предстояло провестиэто время в среде матадоров, я помолился за всех, кого мог считать заложникамиСудьбы, за всех друзей, больных раком, за всех знакомых женщин, живых иумерших, и за Антонио, чтобы ему достались хорошие быки. Последняя молитва небыла услышана, но зато после рискованного пробега через Ламанчу и кастильскиестепи мы все же благополучно добрались до Мадрида и отсюда уже отправили нашегошофера обратно, в Малагу, ибо у самого отеля «Суэсия» выяснилось, что онпонятия не имеет о том, что значит поставить машину в большом городе.

Сделать это пришлось в конце концов Биллу, и он же взял насебя шоферские обязанности на весь сезон. Оказалось, что водительский опытнашего шофера ограничивался ездой на грузовике в качестве подручного. Нам егорекомендовали с чисто испанской непосредственностью потому, что он приходилсякому-то дальним родственником, был честным, добропорядочным малым и нуждался вработе. Мы деликатно объяснили ему, что не можем пользоваться его услугами, таккак он не знает мадридских улиц и мадридских порядков – что вполнесоответствовало истине, – и он с незапятнанным послужным списком вернулсяк своему грузовику.

Во время остановки в Аранхуэсе, пока нашу машину мыли изаправляли, мы прошли в старый ресторан на южном берегу реки Тахо и заказалиспаржу и белое вино. Река была зеленая, узкая и глубокая. Вдоль берегов рослидеревья, по воде плыли унесенные течением водоросли, и у пристани празднокачались лодки, предназначенные для прогулок вверх по реке, к старинномукоролевскому парку. Кругом было тихо, и аранхуэсский ресторан напоминал домикна Сене близ Ба-Медона с картины Сислея. Спаржа была крупная, белая, нежная навкус, и было приятно завтракать ею в тени деревьев, глядя, как плещется в рекерыба, и попивая мягкое некрепкое вино, перед подъемом на сухую белую суровуювозвышенность, которую пересекает дорога, ведущая в Мадрид.

Отель «Суэсия», новый и нарядный, выстроен позади здания,где когда-то были кортесы, в нескольких минутах ходьбы от старого Мадрида.Руперт Белвилл и Хуанито Кинтана, приехавшие раньше, рассказывали, что Антонионочевал в отеле «Веллингтон» в новой, фешенебельной части города, гдерасположено большинство новых отелей. Он хотел выспаться и одеться вне дома,чтобы спастись от осаждавших его репортеров, поклонников и болельщиков. Кстати,«Веллингтон» находится недалеко от цирка, а это важно, так как во времяпраздника святого Исидора движение на улицах затруднено. Антонио любитзаблаговременно быть на месте, и, кроме того, беспрестанные остановки из-зауличных заторов хоть кого могут вывести из себя. А перед боем это совсем ни кчему.

В номере Антонио толпился народ. Много было знакомых. Ещебольше незнакомых. В гостиной собрался избранный круг почитателей. Большинство– люди среднего возраста. Только двое молодых. У всех был очень торжественныйвид. Было много людей, так или иначе связанных с боем быков, несколькорепортеров, в том числе двое из французских иллюстрированных изданий, и с нимифотографы. Ничуть не торжественно выглядели только Каэтано, старший братАнтонио, и Мигелильо, его служитель.

Каэтано поинтересовался, захватил ли я свою серебрянуюфляжку с водкой.

– Да, – сказал я. – Для экстренного случая.

– Сейчас как раз такой случай, Эрнесто, – сказалон. – Выйдем-ка в коридор.

Мы вышли, выпили за здоровье друг друга, потом вернулись, ия пошел в комнату, служившую Антонио гардеробной. Он одевался.

Он ничуть не изменился, разве только возмужал немного и,кроме того, загорел и поздоровел от жизни на ферме. В нем не чувствовалось ниволнения, ни торжественности. Через час с четвертью он должен был выйти наарену и точно знал, что это значит, что ему нужно делать и что он будет делать.Мы очень обрадовались друг другу, и для каждого из нас все было так же, какбывало всегда.

Я не люблю гардеробных и перевязочных, и потому, после тогокак он спросил о здоровье Мэри, а я – о здоровье Кармен и мы уговорилисьпоужинать вместе, я сказал:

– Ну, я пойду.

– Ты зайдешь потом?

– Конечно, – сказал я.

– Значит, до вечера, – сказал он и улыбнулся своейулыбкой сорванца-мальчишки, которая так естественно, легко и непринужденнонабегала на его лицо еще до первого сезона в Мадриде. Он думал о предстоящембое, но эта мысль не тревожила его.

Трибуны были битком набиты, но коррида шла плохо. Быки былидрянные, нападать не решались, – уже устремившись вперед, вдругостанавливались на всем скаку. Они были перекормлены, тяжелы не по росту, иесли уж бросались на лошадей, то очень быстро выдыхались и припадали на задниеноги.

Антонио спас корриду от полного провала и показал мадридцамобразчик того, на что он теперь способен. Бык ему попался никуда не годный. Онобходил лошадей и никак не решался напасть в открытую. Но Антонио легко иизящно подманивал его плащом, звал, учил, подбодрял, с каждым разом все ближе иближе пропуская мимо себя. Он делал из него боевого быка у публики на глазах.Казалось, он проникает в бычью голову и орудует там решительно и умело, покудабык не поймет, чего от него хотят.

За это время, что я его не видел, он довел до совершенствасвое умение владеть плащом. Это были не просто уверенные и точные пассы, окаких мечтает любой матадор. Каждый взмах подчинял быка, заставлял егоследовать за плащом, описывать круг так, что рога проходили в несколькихсантиметрах от Антонио, чьи движения были плавны и размеренны, точно взамедленном фильме или во сне.