Молодой таксист стал еще мрачнее.

– Чего тебе надо, спрашивается?

– Нравиться тебе!

Они поцеловались.

– До вечера, – попрощался Козловский.

– Как это – до вечера?

– Шу-учу-у, – протянул учитель, отвечая любимым словечком подростков.

И беззаботно выпорхнул за дверь. Но беззаботность была наигранной. На самом деле, с тех пор как два месяца тому назад у него поселился Донован, с которым он познакомился, когда тот вез его домой с вокзала Обре, он все ждал, когда же молодой человек опомнится и заметит, что его зубная щетка загостилась у «старикашки».

Козловский пережил в свое время тяжелый разрыв, который опустошил его, и теперь он остерегался влюбляться. Не сообщил он своему молодому другу и об истории, какая началась у него до встречи с ним.

А началась она в субботу во второй половине дня, когда он зашел в ювелирный магазин в коммерческом центре. Он хотел уменьшить на два-три колечка гурметку, чтобы плотнее держалась на запястье.

– Красивая цепочка, – похвалила ухоженная продавщица – духи, макияж, украшения – именно таких женщин Козловский ценил.

– Цепочка моего отца. Он был… пошире меня.

Молодая женщина взглянула на него искоса. Козловский прекрасно знал этот взгляд, он спрашивал: да или нет? И специально, чтобы посмотреть на ее реакцию, сказал:

– Да, я гей.

– Нет… я… – забормотала продавщица.

Разговор начался вроде бы не слишком удачно, но не прошло и десяти минут, как он пригласил ее выпить кофе после работы. И они сидели и беседовали как старые друзья. Ее звали Фредерика, у нее было не слишком счастливое детство, она была склонна к депрессии, три года тому назад она забеременела, но отец ребенка исчез, и она сделала аборт. Она об этом сожалела, ей хотелось бы иметь ребенка, но, наверное, для нее уже поздновато… и тут он воскликнул:

– И я! Я тоже хочу ребенка. Отец был бы счастлив, став дедушкой!

Об этом Донован ничего не знал. Не знал он и об искусственном оплодотворении в испанской клинике, которая обещала 68 % процентов успеха после трех попыток. Фредерика собиралась отправить Козловскому эсэмэс, когда получит результат.

Думая то о своем отце, которого он обожал, когда был малышом, то о Фредерике, которая, возможно, станет матерью его ребенка, он все замедлял и замедлял шаги и вошел в класс на пять минут позже звонка.

– Ой, месье Козловский, зачем вы нас обманули? Мы решили, что урока не будет! – возмутился Полен, уже представив, как распорядится своим утром.

Большинство ребят учились у Козловского не первый год и поэтому позволяли себе небольшие вольности.

– Что это у вас за шляпа?

– Наследственная. Не нравится?

– Что вы! Она вам так идет!

Донован не ошибался. Учитель и ученицы взаимно кокетничали, тем более охотно, что чувствовали себя в полной безопасности. В прошлом году Алиса Рошто питала к Козловскому чувство, которое сама определяла на целомудренном английском как crush. Козловский перевел бы его как «слабость», а если в высоком стиле – то как «обожание». В то утро урок как раз был посвящен стилистике.

– Как обстоят дела с добрейшим господином Лафонтеном? – осведомился Козлик без излишней настойчивости. – У кого вы нашли еще варианты «Вороны и лисицы», как я вас просил?

Ученики не спешили отвечать, снова погрузившись в дрему. Увидев это, Козлик подскочил и принялся читать на верлане[8] басню про «равону», которой «гоб лапсал…»:

–

– Из вас получился классный гопник, месье, – удостоили учителя похвалой ученицы, оценив его усилия.

В понедельник уроки у Козловского заканчивались в три часа, и он, не желая напрягать сверх меры ревнивого Донована, нигде не «болтался», а сразу отправился домой. По дороге он проверил, какие пришли сообщения на телефон, и замер посреди улицы, обнаружив эсэмэс от Фредерики: «Надо поговорить». Тут же телефон у него в руке завибрировал.

– Ты где?

– На улице. Может, дашь возможность дойти до дома?

Ему стало неприятно. Он давно уже вышел из возраста, когда каждое твое движение под контролем. Прежде чем опустить в карман телефон, Козловский стер послание Фредерики. Он подозревал, что Донован осматривает его карманы и, вполне возможно, роется в телефоне.

Два часа спустя из школы уходила Алиса. Она поспешно распрощалась с девочками, ей хотелось идти домой одной и по дороге размышлять. Размышлять было ее самым любимым занятием, и размышляла она главным образом о СЕБЕ. «Неужели я в самом деле эгоистка?» – задумалась Алиса по дороге.

Поль и Лазарь именно так и считали. Но Алиса благодаря урокам месье Козловского очень расширила свой словарный запас и теперь размышляла, эгоцентрична* она или нарциссична*. Она всматривалась в себя с пристрастием, въедалась, не пропуская ни единой мелочи. Нет, она не выискивала в себе достоинства, о которых никто не подозревает, она была к себе предельно безжалостна.

– Алиса, подожди! Алиса!

Она со вздохом обернулась. Этому-то что еще понадобилось? «Этот» был Полен, ее сосед по парте в классе и по столу в столовой. Она была с ним на спектакле в «Зените» по его приглашению, и два раза у него в гостях, дома никого не было, и он гладил ее по груди под свитером. Одним словом, они дружили. По крайней мере, так считал Полен.

– Почему ушла и не подождала?

– «К ноге, собачка»?

Полен усмехнулся. С Алисой, да, огребешь по полной.

– Придешь в субботу к нам в гости? Мамы опять не будет.

Алиса расшифровала послание. Полену хочется снова побывать под свитером.

– Будет только младший братишка. Он не приставучий.

Перевод: он не помешает мне тебя трогать.

Алиса разозлилась.

– В среду у меня как раз начнутся месячные.

– Да?

– Да! И у меня в эти дни плохое настроение.

– А когда хорошее? – поинтересовался Полен, которого на плаву поддерживало чувство юмора.

Они распрощались у аллеи Пуансо, и Алиса так и не сказала ни да, ни нет.

Алиса вошла на кухню, Поль и Лазарь одновременно подняли головы и сказали в один голос: «Закрывай дверь!»

Дело было в том, что, если кто-то из мальчишек выпускал своего хомячка из клетки, они закрывали Миу на веранде. Вообще-то кот до поры до времени жил в мире с хомячками и морскими свинками, но этим летом, во время каникул, Миу забылся и поднял лапу на Чудика, когда тот прогуливался по кухне. Бедный Чудик погиб. Говоря высоким слогом и словами доброго месье Лафонтена, «мышиному роду» был нанесен урон, и на садовом кладбище стало больше на одну могилу. Но «свято место пусто не бывает», и в доме опять было два хомячка и две морские свинки, все с теми же именами – Складушка, Домино, Чудик и Сержант. Спаситель попытался было возразить против замены, но его вразумили двумя афоризмами, автором которых был Габен: «В хомячках счастье» и «Жизнь без свинок – книжка без картинок!»