— Ты судишь поверхностно, Настя, — хладнокровно заметил Павел. Сейчас он на себя не походил. Слишком серьезный, слишком холодный.

— Ты хороший человек, Паша, — устало ответила Васильева, — но в погоне за сиюминутными удовольствиями ты теряешь себя. Мне глубоко жаль, что ты размениваешь себя по пустякам. Оставишь здоровье, прыгая из постели в постель, а потом трудно будет найти женщину, которая полюбит тебя с таким-то прошлым.

— Может я просто не встретил ту, ради которой готов пожертвовать всей этой жизнью? — резонный вопрос причинил Насте сильнейшую боль, скрутив все внутренности в единый узел.

— А какого будет узнать твоей единственной сколько через тебя прошло девушек? Каково ей будет наблюдать, как очередная твоя бывшая цаца пытается тебя закадрить, вспоминая ваши былые похождения? — сейчас её слова были произнесены от сердца. Васильева хотела быть для него единственной, которую он полюбит, но ее мечты так и останутся мечтами. Ей осталось лишь сочувствовать той девушке, которой суждено стать его женой. Павел имел способность играя разбивать чужие мечты и сердца, при этом даже не подозревая об этом. И всё же, несмотря на это, Настя завидовала его будущей гипотетической жене. — Да и не изменишься ты! Такие, как ты, не меняются и даже женившись, ты наверняка будешь гулять от своей жены налево. И я сейчас искренне не понимаю из-за чего ты злишься.

— Из-за я злюсь? — взорвался он. — Может потому что лучшая подруга считает меня кобелем, не способным хранить верность!

— Разве ты способен ее хранить? — задала резонный вопрос Настя.

— Способен! — зарычал Пашка. — Еще как способен!

— Не верю, — покачала головой она. — Ты хоть сам можешь представить себе ту девушку, с которой мог бы прожить оставшуюся часть жизни? Не изменяя, любя ее? С который хотел бы засыпать и просыпаться в одном постели, вместе растить детей и состариться?

Кажется, её вопрос завел Павла в тупик. Он хотел что-то ответить, открыл, а потом резко закрыл рот. Настя не знала, что происходит в его голове, но выражение лица у друга было презабавное. Он часто моргая смотрел на нее, будто не мог во что-то поверить.

— Ну вот видишь, — Васильева по-своему поняла его заминку. — Ты одиночка, Артемьев, и ни одна уважающая себя девушка не станет терпеть твое эгоистично-пофигистическое отношение.

Хотя тут Анастасия лукавила, ведь она уже столько лет терпит это самое отношение, но и у нее терпение небезграничное.

— Павел, — дружеским голосом произнёс Толя, — не думаю, что стоит из-за этого ругаться. Она тебя как облупленного знает! Вот встретишь свою любовь и будешь ей доказывать какой ты хороший...

— Да пошел ты, — огрызнулся Артемьев даже не глядя на Горлова.

— Выбирай выражения, когда обращаешься к моему жениху, — вспылила блондинка, сразу встав на защиту Толи.

— Что, он сам за себя постоять не в силах? — язвительно отреагировал Артемьев, явно желая перевести спор в откровенную ссору.

— Полегче, Пашенька, я за такие слова и морду тебе набить могу! — Анатолию защита не нужна была, он вполне мог сам постоять за себя.

— Ты попробуй! — самоуверенно взвился Паша. Имея звание спорта по рукопашному бою, Артемьев в этом плане мало чего боялся. Иногда даже специально цеплял мужиков, чтобы «почесать» кулаки.

Толя уже собирался встать, но тут Настя прекратила намечающуюся драку.

— Хватит! — повысила голос она, причем не пискляво и панически, а властно и холодно. — Не на базаре находитесь!

— Этот петух сам напрашивается! — в запальчивости воскликнул Павел и резко замолчал под разъяренным взглядом Анастасии. Он еще никогда не видел такого выражения лица у нее. Смесь гнева и брезгливости.

Девушка медленно встала, не отрывая взгляда от друга. Руки ее мелко подрагивали от злости, противной, липкой злости, окутавшей ее.

— Не смей оскорблять моего жениха, — прорычала Настя. — Не смей повышать на меня голос! Не смей относиться ко мне без должного уважения! Можешь и дальше прожигать свою жизнь, а меня это больше не касается! Толя, мы уходим!

Горлов поспешил встать со стула, на лице у него была довольная, одобрительная улыбка. Расклад, когда невеста сама избавляется от слишком близкого друга мужского пола, ему был выгоден. Куда легче, когда Настя разочаровалась в Павле, а Толику ничего не нужно предпринимать, чтобы выдавить его из жизни Васильевой.

— Ты просто так не уйдешь! — Артемьев не стал сдерживать свой норов и тоже вскочил на ноги.

— Не смей на меня орать! И приказывать не смей! Время, когда я бежала к тебе по первому зову, прошло! Меня наша дружба стала утомлять, — чем больше распалялся Павел, тем спокойней становилась Анастасия.

— Не говори того, о чем потом пожалеешь, — попросил Артемьев. В его глазах Настя заметила нечто напоминающее страх.

— Я всего лишь говорю правду, — гордо ответила она, вздернув подбородок. — Я устала, Паш, от того что ты используешь меня в своих целях. Тебе со мной удобно, комфортно, я всегда тебя выслушаю, помогу. Вот только ты хоть раз задавался вопросом, что у меня в душе происходит? Я для тебя, как диванная подушка. Удобная и всегда доступная, вот только я устала быть твоей подушкой. Устала жить твоей жизнью, у меня и своя есть, отдельная от тебя. Помнишь, три года назад я говорила тебе, что наступит тот день, когда у меня появятся муж и дети, и я уже не смогу быть тебе тем другом, который тебе нужен? Что ж, этот день наступил. На свадьбу я тебя не приглашаю. Прощай. Надеюсь, у тебя все будет хорошо!

Она резко развернулась, спеша покинуть помещение. Слезы были готовы пролиться из ее глаз, но она держалась из чистой гордости. Руками, вцепившись в рукав пиджака Горлова, девушка быстро шла к выходу.

— Ты что? Беременна? — столь бесцеремонный, бестактный вопрос мог задать только Павел. Причем на весь ресторан буквально прокричал.