Окончание университета означало, что я становился добычей «Службы воинской повинности для отдельных граждан», иначе именуемой армейской призывной комиссией. Как и положено, я был вызван на медкомиссию; заказной автобус забрал меня в Принстоне ранним утром в феврале 1964-го и доставил в Ньюарк. Вместе со мной было еще двадцать пять человек, в основном все знакомые лица; некоторых я знал еще с начальной школы, другие были друзьями моего брата, третьи — товарищами по команде или соперниками в нашей летней бейсбольной лиге. Большинство было из чернокожей или неаполитанской общины Принстона. Я чувствовал, что я, возможно, единственный в автобусе, у кого есть справка от врача по поводу плоскостопия и больной спины. Много лет спустя, во время посещения Мемориала ветеранов Вьетнама в Вашингтоне, я размышлял, нет ли среди надписей на Стене[27] имен кого-нибудь из моих тогдашних попутчиков.

После медосмотра я стоял в одном нижнем белье перед сержантом — у меня были отросшие волосы и полностью отсутствовало должное уважение к армейским чинам Он смотрел на меня так, словно я был насекомым, и выпаливал вопросы из своего списка. Услышав, что я «литератор», сержант повторил это слово с таким презрением, как если бы я сказал «сутенер» или «грабитель банков». Он черканул что-то в моих бумагах и сказал, чтобы я одевался. Спустя несколько недель мои документы пришли — я был признан ограниченно годным, подлежащим призыву только в случае войны или чрезвычайной ситуации. Это не означало полной свободы от армии, но отодвигало меня в самый конец очереди призывников и позволяло жить, не беспокоясь по поводу разгоравшейся войны во Вьетнаме. В течение следующего полугодия было разоблачено такое количество чудиков, симулировавших проблемы со здоровьем с учащенным от приема декседрина сердцебиением, утверждавших, что они гомосексуалисты или добивавшихся статуса «отказывавшихся от службы по идейным соображениям», что в армии поняли: отвращение к этим «паршивым овцам» оставит их без «пушечного мяса». Будь я призван на медкомиссию не весной 1964-го, а осенью, мне бы обрили голову и отправили прямиком в учебный лагерь для новобранцев.

Чтобы убить полтора месяца, оставшихся до начала турне, я решил впервые в жизни отправиться на Юг. Подобно Андалузии в Испании или Трансильвании в Венгрии, американский Юг является родиной практически всех традиционных музыкальных форм нации. 1964-й был годом радикальных перемен в регионе: регистрировались чернокожие избиратели, закусочные и автобусы стали общими, школы вынудили принимать чернокожих учащихся. Сопротивление белых южан достигло наивысшей степени. Безусловно, эти революционные изменения были необходимы и давно назрели, но я хотел успеть хоть краешком глаза увидеть старый Юг, прежде чем он совсем исчезнет.

На первом этапе путешествия нужно было завезти Рэмблин Джека Эллиота[28] и кое-кого из моих друзей на «зимнюю квартиру» Эрика фон Шмидта в Сарасоту, штат Флорида. Как и все северяне в те дни, я знал, что некоторые округа в Каролине и Джорджии не платят налог на недвижимость благодаря деньгам, выуженным из карманов жаждущих солнца янки. Несмотря на это, мы нарвались на портативный радар для контроля скорости и должны были скинуться на 75 долларов, чтобы не провести ночь в тюрьме. Сейчас мы горестно стенаем по поводу усреднения американской культуры и языка, но целые поколения водителей с Севера были бы счастливы, если бы их избавили от лицезрения южного копа-расиста в солнечных очках, цедящего слова и вооруженного пистолетом, который останавливал бы их на безлюдном участке шоссе где-нибудь в Джорджии.

После небольшого отдыха на пляже у Мексиканского залива, я направился на Джонс-Айленд, один из маленьких островов у побережья Южной Каролины, где ведущим фестиваля местной музыки был Гай Кэреуэн[29]. Он взял меня на пасхальное всенощное бдение, проходившее в Moving Star Hall, шатком деревянном павильоне, установленном на бетонных блоках. Паства в основном состояла из чернокожей прислуги, работавшей у белых семейств в Чарльстоне [30]. Они дрожали от холода в своей тонкой одежде. Тем временем проповедник начал службу на языке галла[31], встречающемся только на этих островах: «Этим утром… в пять часов… Господь… благословил меня, еще раз… обратив на меня свой взор! Восхвалите Господа!»

Они пели церковные гимны на свой особенный манер. Во время первых куплетов хлопки в ладоши были редкими, затем становились в два раза чаще, в то время как певец сохранял первоначальный темп. Интенсивность нарастала, и хлопки становились все более частыми и синкопированными до тех пор, пока пение не заканчивалось под бешеное мелькание рук — в том же самом темпе, в каком начиналось. В списке сорока наиболее популярных синглов в то время было много пластинок, выпущенных на фирме Motown. Для них был характерен «разболтанный» ритм, подложенный под балладную мелодию — влияние басиста Джеймса Джеймерсона[32], галла по происхождению, который учился музыке в церкви недалеко от Moving Star Hall.

Послеобеденное время следующего дня я провел в доме Гая в обществе Бесси Джонс, Джона Дэвиса и Georgia Sea Island Singers. Бесси была кладезем народных песен, ключевой фигурой в документальном фильме Алана Ломакса [33] о музыке этого региона, снятом пятью годами раньше. The Rolling Stones взяли песню «This May Be the Last Time» (в оригинале — детская хороводная) с одной из записей Ломакса, сделанной в этих краях. Кэреуэн поддерживал сохранение местных диалектов и традиций, помогал регистрировать избирателей и организовывать противодействие застройщикам, вытеснявшим местных жителей, у которых не было документов, подтверждавших право собственности на их дома. На острове Хилтон-Айленд же была устроена площадка для гольфа, и теперь толстосумы посматривали на близлежащий Джонс. Привлекая внимание к музыке, Гай надеялся пробудить у местных жителей гордость за свою уникальную культуру и создать организацию, которая остановила бы ее разрушение. Многие из рыбаков и фермеров на этих островах были потомками беглых рабов с Багамских и других островов Вест-Индии. Их очень темная кожа и заостренные черты лица говорили об африканской крови, не разбавленной в результате похотливых привычек американских рабовладельцев. Зрителей на фестиваль Гая собралось не очень много, зато там отлично пели, и атмосфера в аудитории, состоявшей из стойких южных либералов и храбрых местных чернокожих, была весьма теплая.