Сердце бросилось вскачь, когда одна из наездниц подлетела прямо к тому месту, где под высоким папоротником схоронилась Милава. Донеслось шумное сопение — ведьмарка принюхивалась.

«Обманись, птичье око, ошибись, звериный слух, отведись, ведьмачий нюх…» — молила про себя ворожея.

— Неужто почудилось? — летунья явно была сбита с толку. — Я же чуяла…

Милава продолжала молиться — и уже в следующий миг шум метлы стих. Она глянула в небо — на фоне круглой, словно колесо, луны мелькнуло несколько крохотных силуэтов. Какое-то время ворожея созерцала ночное светило и вдруг поняла, что совсем скоро зацветет папарать-цвет.

Папарать-цвет! Вот что способно помочь в ее противостоянии бабкиной силе! Вот что сумеет охранить всю деревню от черной мощи!

Надобно только сыскать дивное растение.

* * *

Папарать-цвет издревле ценился промеж людей дороже самых недосягаемых богатств. Против него даже злато, из которого тянули нити на наряды князя, казалось конским волосом. Даже редчайшие самоцветы, что доставали из огненных недр северных гор, а после рядили огранкой и украшали тело самой княжны, представали кучкой гальки. Да что там! Многие люди способны убить, чтоб завладеть чародейным цветком. Не диво — ведь нашедший папарать-цвет получает необыкновенную власть, власть подобную той, которой наделены боги. Ну кто порой не мечтает оказаться невидимым? Иль не желает понимать язык зверей, птиц да растений? Кто откажется от скарбов, таящихся во чреве земли? Иль не помыслит обратить на себя взор возлюбленного?

Но не каждому дано сыскать папарать-цвет. Ежели живет в сердце хоть крупица недоброго помысла иль душу тяготит корысть, то необыкновенный цветок никогда не покажется на глаза. Люди до сих пор памятуют древнюю историю о том, как один человек решил добыть папарать-цвет.

Некогда в одной деревне жила девица, дочь кузнеца, Янина. С красотой ее лика могла поравняться разве что луна, а с цветом густых волос — лишь спелая пшеница. Стройности ее стана завидовали березы. Но боги не обидели пригожуню и смекалкой. Однажды в ту деревню с торговым обозом приехал молодой пастушок Ян. Лишь завидев прелестницу, он тут же полюбил ее больше жизни. Янина ответила на пылкие чувства. Но когда молодые пришли в дом девицы за благословением, батька наотрез отказался отдавать дочь за чужака. Он прочил ей остаться в родных местах и выйти замуж за единственного сына мельника — наследника родительского ремесла и состояния. Куда уж там пришлому пустозвону равняться с нажитым и спрятанным в закромах первого человека на деревне!

Тогда Ян и Янина решили сбежать и найти счастье где-нибудь в ином местечке, пусть и без родительского дозволения. Батька прознал про то и запер дочь, а Яна высек до полусмерти. Когда же раны кое-как затянулись, Ян прокрался к заколоченному окошку и попытался вызволить любую. Но разве могут голые руки тягаться с железными решетками да пудовым замком на дверях?

Вот только и девица сдаваться не собиралась. Вспомнила она, что близится купальская ночь, и надоумила любого сыскать папарать-цвет. Ян разумел, что такое чудо лицезреть не каждому дано, куда уж там завладеть. Но иного пути не было, и он направился в лес.

Тот разговор подслушал сын мельника, что давно пылал страстью к дочке кузнеца, и решил проследить за пастухом.

Он ведал, что сам не сумеет разглядеть чудесное растение. Но ежели сопернику посчастливится завладеть волшебным цветком, то отнять его с помощью острого клинка не станет трудностью.

В преддверии назначенного часа, как водится, Ян оградил себя и папоротник очерченным на земле кругом. Он молил всех богов услыхать зов его сердца и помочь. Помыслы молодого пастуха оказались чисты — папарать-цвет зацвел. Сжимая заветную находку, Ян спешил к любой. Вот только запамятовал он, что папарать-цвет должно нести на порезанной ладони — только так никто не осилит отнять чародейное растение.

Лес поредел, до темницы Янины оставалось несколько десятков шагов. Но не суждено было пастуху увидеть свою любую: острый нож вонзился в спину — и папарать-цвет перешел в руки сына мельника.

Много лет миновало с тех пор. Старость изъела жемчужные зубы, седина выбелила золотистые локоны, красота схоронилась под паутиной морщин, но Янина так и не вспомнила о Яне, останки коего давно сгнили в земле, совсем недалече от батьковской хаты.

* * *

Мамка успела научить, где искать папарать-цвет — и Милава устремилась в самую чащобу, туда, куда не долетит отголосок крика самого громкого петуха. По пути она отыскала тоненькую рябинку, дивясь, как только та сумела вырасти, теснимая густыми пышными елями? Поди, благодаря невиданной силе воли, нежели жидким солнечным лучам, что изредка пропускали могучие кроны, покачивавшиеся на сильном ветру.

Милава поклонилась рябинке, коснувшись кончиками пальцев влажного мха, трижды обошла тоненький ствол, а затем зашептала:

— Ради доброго слова, ради светлого помысла помоги. Ради дитя малого, ради старика ветхого подсоби.

Девица сняла с плеч дорожный мешок и выудила тот самый нож, что добыл из ладони кровь в дар богам.

— Ради чести, ради совести помоги. Ради любви, ради счастья подсоби.

Ловким движеньем кисти Милава отсекла у рябинки веточку и тут же смазала надрез пахучей мазью. Целебное снадобье остановило сочащийся сок. Подул ветерок, и рябинка словно поклонилась в благодарность. Деревья зашелестели.

Ворожея ведала, что в такую пору они не только перешептываются, но еще и переходят с места на место. Вот Кукоба — та без труда бы уразумела, о чем толкуют ветви. На краткий миг мысль о наследовании черного дара показалась Милаве даже пленительной. Но она тут же убоялась ее и отогнала прочь — никак бабка искушает.

Идти далеко не пришлось, уже за неровной грядой исполинских елей обнаружились заросли папоротника. Лунный луч высветил куст в два человечьих роста, что величественно возвышался над прочими. «Он!» — смекнула ворожея и подошла ближе. Необычайно крепкое растение словно было сердцем леса. Девица прислушалась, но тишина вокруг лишь подтвердила, что подле никого нет. Рябиновой палкой ворожея замкнула себя да папоротниковый куст в круг, глянула на луну, убедившись, что цветение вот-вот начнется, и начала читать заговор:

— Цвети, цвети, папарать-цвет, луне на радость, земелюшке не в тягость. Цвети, цвети, папарать-цвет, луне на радость — мне на благость.

Мать упреждала, что смельчака, решившегося добыть папарать-цвет, станут испытывать самые темные духи леса, но Милава была готова. Ее сердце и душа были чисты, как и помыслы. Видать, нечистики почуяли это, оттого и мешать не пожелали. Лунный луч обогнул верхушки деревьев, просочился сквозь еловые ветви, ударился о листья папоротника и рассыпался на миллионы переливающихся крупиц. И тут Милава углядела, как в самой середке растения зародилась крохотная почка. Она ширилась и тянулась вверх, все выше и выше, то колышась, то замирая. Потянулась к небу и снова остановилась. Вдруг задрожала, перевернулась, запрыгала. Стала набухать, покамест оболочка не натянулась и не лопнула с громким треском. Пред взором ворожеи предстал самый чудесный из всех цветов, что ей доводилось когда-либо лицезреть. Алые, точно зимний закат лепестки изгибались в нежный бутон и горели огнем так ярко, что глаза обливались слезами. Вились-переплетались золотистые нити-тычинки. Сорвать такое чудо под силу разве что самому духу леса, потому Милава просто протянула навстречу раскрытую ладонь. Цветок сам прыгнул в руку, будто ведал, зачем понадобился.