– Убедил. То есть мы будем на полном обеспечении?

– На полном. Мало того, Марк нам заплатит за спектакли.

– То есть мы еще и заработаем? – семимильными шагами приходила в себя Груня.

– Похоже на то.

– То есть нам безумно повезло?

– Конечно! Нет, покупку платьев и духов тебе никто оплачивать не станет, на них уж трать свои сбережения. А вот кушать и жить – пожалуйста! И зарплата будет.

– Это я понимаю, – с трудом кивнула художница, расплескав на себя воду.

– Летим завтра.

– А я тут при чем? Эдуард, давай договоримся так: я подъеду к вам позже. Или лучше совсем освободи меня от поездки. Мне надо к дочери на дачу, я своим обещала. Для меня твое предложение слишком неожиданное, – отказалась Аграфена.

– Да ты что?! – подался к ней всем телом режиссер. – Без тебя никак нельзя.

– Но почему? Как раз без меня вы спокойно обойдетесь. Скажи мне, какие спектакли повезете, и я соберу все декорации, все костюмы. Я вам абсолютно не нужна.

Эдуард Эрикович закурил вторую сигарету.

– Ты действительно не хочешь ехать? Там так здорово…

– Я хотела бы и очень рада, что так повезло всей труппе, но сама лучше останусь здесь. Правда, правда, все это чересчур неожиданно, и я не знаю, как дочка отреагирует. Аня с бабушкой ждут меня, а ты знаешь, что они – самое главное у меня в жизни.

– Марк, когда сидел здесь у меня в кабинете, обратил внимание на этот портрет. – Эдуард показал рукой себе за спину, где в золоченой раме висел его собственный портрет, написанный Аграфеной лет пять назад.

– Понравился ему?

– Не то слово. Тарасов был в восторге. Начал расспрашивать, кто автор и все о нем. Я повел его в наш так называемый красный уголок и показал другие твои работы. Если честно, Груня, я тогда подумал, не купит ли он что-то. Я продал бы, даже не спросясь у тебя. Конечно, дал бы денег и тебе, но, главное, для театра оставил бы. Вон, смотри, все разваливается! Хоть одно окно бы установил, и то хорошо. Но Марк интересовался только портретами и ничего не купил. Зато сделал свое великолепное предложение, а это баснословные деньги. Оплатил нам авиаперелет, предоставил бесплатное жилье и питание в своем доме. Мы должны дать как минимум четыре спектакля для русскоязычных жителей Венгрии. Повторяю: нам еще и заплатят за них! Но Тарасов попросил обязательно привезти тебя – чтобы ты написала портреты его дедушки и бабушки. Ты понимаешь, что это значит? Он только из-за тебя, может, нас и пригласил! Вот что-то понравилось ему в твоих работах. Говорил что-то вроде – глубина и правдоподобность. Это словно плата за наше проживание и организацию гастролей. Я думаю, Марк ужасно расстроится, если приедем все мы без художника, которому он хочет заказать фамильные портреты своей родни. Может, и не выгонит нас, но расстроится точно.

Аграфена нервно повела плечом.

– А ты не думаешь, что если я оказалась такой центровой фигурой, то меня хотя бы надо было поставить в известность?

– Прости, Грушка.

– Я тебе не Грушка!

– А до дыньки ты не дотягиваешь.

– Ну, ты, Эдик, и пошляк! – возмутилась Груня, которая уже поняла, что ей деваться некуда. – Ладно, поговорю с Симой.

– Вот и молодец! Я же не виноват, что ему так понравились твои портреты. Ну, нарисуешь бабку с дедкой, зато коллегам по театру обеспечишь и заработок, и отдых, – затараторил Эдуард Эрикович. – Ты же знаешь, я за своих – горой. Я и сам бы нарисовал…

– Да только не умеешь.

– Вот именно! А ты умеешь. Чего тебе стоит?

– Хватит причитать, все понятно уже.

– Меня ты рисовала дней десять, помнишь? Ну, на бабульку с дедулькой потратишь не меньше, так что укладываемся в месяц-то. Причем мне позировать некогда было, мы все время прерывались! А бабке с дедом уж лет по сто, если Марку под пятьдесят. Сидят себе небось, не шевелясь, на солнышке. Ты их быстро нарисуешь.

– Напишешь. Художники говорят – напишешь, – поправила его Груня.

– Напишешь, – легко согласился режиссер.

– А другого художника нельзя взять? Твой Тарасов ведь меня не видел, – закинула удочку с последней наживкой Груня. – Могу порекомендовать талантливую художницу.

– Самая талантливая у нас – ты! И спасибо, что ты с нами! Ты вот, Груша, совершенно не умеешь слышать людей, поэтому и без мужика! Мужики, что любят? Чтобы их слушали, открыв рот.

– Без мужика я потому, что их нет нормальных, – сказала, как отрезала, Аграфена. – А при чем тут моя личная жизнь?

– Извини, извини! – поднял обе руки Эдуард Эрикович. – Просто Марк безумно талантливый человек, тесно связанный с искусством, так что, будь уверена, подмену сразу заметил бы! А я не хочу его обманывать. Когда-то Тарасов был моим другом, а сейчас сделал нам такое заманчивое предложение, буквально вытянув из долговой ямы. Правда, не хотелось бы возобновить знакомство с вранья. И потом, я ему уже сказал, как тебя зовут. Почему другой человек должен будет представляться чужим именем? К чему такие сложности? Просто секретная миссия какая-то получается…

– Ладно, – вздохнула Аграфена, – я подумаю и поговорю со своими.

– Неправильный ответ.

– Я приду! – выдохнула она с ощущением, что ее «достали», причем все.

– Совсем другое дело, – обрадовался Эдуард. – По коньячку?

Но Аграфена сорвалась с места, подавляя тошноту под раскатистый смех директора театра.

Вот что за странная психика у людей? Аграфена еще ни разу не летала на самолете, но почему-то заранее боялась, а потому не хотела. Наверное, это из-за неестественности процесса отрыва от земли такой громадины, да еще из-за наших «позитивных» новостей, каждую неделю сообщающих об авиакатастрофах. Поэтому в аэропорт она приехала в состоянии легкого возбуждения и нервного напряжения. Само здание и особенно виднеющиеся за его окнами «железные птицы», стоящие на бетонном поле, ей не понравились. Особенно последние. Они вызывали у нее смутные опасения и явную нервную дрожь в коленках. Груня всматривалась в каждый самолет с немым вопросом в глазах: «Ты точно не упадешь?» Здесь даже воздух был особенный, словно уже оторванный от земли.

Высокую и шумную фигуру Эдуарда Эриковича было видно издалека. Он отчаянно жестикулировал руками и что-то кричал резким пронзительным «театральным» голосом.

– Что такое? – подошла к нему Аграфена.

– Груня! Слава богу, хоть ты здесь! Доведете вы старика до инфаркта!

– Да что случилось-то?

– Некоторые из объявленных на отъезд не смогли прийти. И эти некоторые – те, без кого наши спектакли все с шумом провалятся!

– Что значит – не смогли? – не поняла художница.