Лавируя между вспышками разрывов и веерами трасс, эскадрилья достигает границы облачности. Один за другим самолёты ныряют в тучу. Вблизи она становится расплывчатой, серо-коричневатой, но плотной и непрозрачной, как верблюжья шерсть!

Внезапно самолёт Вячеслава, подброшенный волной взрыва, валится на крыло, теряя высоту. В наушниках шлемофона неожиданная тишина. Онемела рация. Но мотор тянет нормально, пламени в самолёте нет. Пилот выравнивает машину и ориентируется.

Отсечённый зенитным огнём от остальных машин, пробивающих тучу и обходящих её слева, Вячеслав остался один. Нет, не один! Рядом – самолёт Кудряшова, который добросовестно повторяет манёвры своего ведущего. Вдвоём оба лётчика ложатся на основной курс, обходя тучу справа. Вот края облачности остаются в стороне, видимость улучшается и… под крылом уже возник знакомый вражеский аэродром. Какой же он сейчас населённый!

Целый полк бомбардировщиков «Хейнкель-111» копошится на лётном поле. У некоторых винты крутятся. Один, похожий на хвостатого жука, вяло ползёт по полю. Не ожидая нападения на закате, фашисты не спеша готовились к вылету. Видны автоцистерны и грузовики. Поодаль, на другом конце аэродрома, беспорядочно и торопливо взлетают немецкие истребители. Это «Фокке-Вульфы» типа 190-А, новые сильные машины. В некоторых ракурсах их можно спутать с Ла-5, машинами своей эскадрильи.

– Глядеть в оба! – командует себе Вячеслав. – На своих бы не наскочить.

Но своих всё нет. Густая облачность, наплывая краем на аэродром, стала глухой стеной между парой ястребков и остальной эскадрой. Первыми к цели прорвались Вячеслав с напарником. Первыми они и атакуют врага.

Оба истребителя с рёвом проносятся над хвостатыми птицами, бьют по цистернам, крестам и свастикам, хлещут смертью из четырёх стволов. От самолётов панически разбегается аэродромная обслуга, клубами поднимается дым, грохочут взрывы. Но проверять результат своей работы некогда. Крутой вертикальной горкой оба лётчика уходят в облака.

Приближаясь к их клубящейся массе, лётчики огляделись. Манёвр отклонил их в сторону. Орёл закрыт облачностью. Теперь она тихо накрывает и аэродром. Наших самолётов не видно: они либо пробивают, либо стороной обходят облачность. А может, уже вступили в воздушный бой и задержаны на подступах к цели?

Но вот из облаков вывалились три истребителя. Наши, может быть?. Нет, не наши! Это три «фоки», они уходят в высоту, готовясь к бою. Вячеслав с напарником тоже продолжают набор высоты: в неравном бою нужен запас! Немцы пока держатся поодаль, лишь оттесняя пару ястребков вглубь своей территории.

А, вот наконец и господа «рихтгофены», на новеньких «Фокке-Вульфах-190»! Одна эскадрилья, две… Куда ни кинешь взгляд – всюду свастики, чёрные кресты, скользкие рыбьи тела «фоков». Ястребки – в кольце.

Вячеслав вышибает из хвоста своего ведомого подряд двух «Фокке-Вульфов», в считанные секунды. В следующий миг тот же манёвр проделывает и Кудряшов, защищая хвост напарника. Вячеслав с радостью видит, что одна из атакованных машин вспыхивает: счёт в бою открыт!

По сильному содроганию корпуса Вячеслав ощутил прямое попадание, видимо, с малой дистанции. В кабине сильно запахло горячим маслом, видно, где-то потёк маслопровод. Но мотор тянет, пламени нет, а броня спасла лётчика от осколков «эрликона». Спасибо конструкторам!

– Эх, манёвра не хватит! – возникает мысль. – Вверх не полезешь: там три яруса фашистов! – И Вячеслав переводит бой на малую высоту. При этом резком пике он успевает поймать в прицел ещё один «Фокке-Вульф» и прошивает точной очередью навылет. Счёт становится 2:0, но…

К врагу подоспело подкрепление. Теперь три десятка немецких истребителей кружат вокруг пары советских лётчиков. Вячеслав злорадствует: рихтгофенские фрицы 41-го года были решительнее, эти уже поутратили наглости!

Кольцо сжалось теснее, оранжевые трассы перекрещиваются у кабины. От неистового рёва форсированных моторов заложило уши. Наступил тот момент высшего напряжения боя, когда человек, мотор, пушки, крылья сливаются в неразделимое живое существо. Не мотор, а человеческое сердце бьётся в машине, не стволы, а человеческие очи сами шлют врагу огненные сгустки смертной ненависти, и не машина, а упругие крылья, выросшие у человека, дают ему силу совершать невозможные развороты и фигуры. В обычных условиях их не повторить ни птице, ни человеку!

Выходя их очередного пике, Вячеслав не увидел рядом своего напарника. Самолёт Кудряшова исчез. И нет возможности осмотреться, отыскать его взглядом, хотя бы взором проводить его туда, вниз… Очередной заход в хвост, пулемётная очередь сзади! Весь напружинясь, Вячеслав изворачивается, скользит в воздухе, как стриж, делает стремительную горку, видит в десятке метров перед собой брюхо вражеского истребителя, всаживает в упор целую очередь в это брюхо… Дымным факелом самолёт пошёл к орловской земле. Сквозь стиснутые зубы Вячеслав цедит вслух:

– Нох айнс![3] Получай, гад, за Кудряша!

Ещё семь минут боя в одиночку выдержал лейтенант после потери товарища. Боекомплект и горючее на исходе. До своих не дотянуть и на бреющем – фрицы легко расстреляют сверху одну, избитую машину. В бою ястребки глубоко уклонились во вражеское расположение, значит, при такой облачности наши, отбомбив аэродром, не увидят своего в центре всей этой свистящей карусели…

Страшный сдвоенный удар сзади, в бронеплиту, под самым затылком пилота. В глазах – будто красный дым. Нет, это не дым… Это язык пламени, вымахнувший справа, из центроплана, как из газовой горелки. От сильного толчка Вячеслав выгнулся на сидении и ощутил острую боль в ногах. Метнул взгляд на пол – ноги в крови. Снаряд «эрликона» угодил под кабину, разбил хромомолибденовую трубку, и осколки хлестнули пилота по ногам… Можно ли сбить пламя?

Как-то нехотя, плавно, машина перевалилась в отвесное пикирование. Вячеслав попытался было вывести её из пике, но ручка легко подалась вперёд – управление рулями глубины перебито. Воздушному кораблю конец!

Вячеслав обернулся. Падая, машина оставляла справа дымный след в воздухе. В бронеплите, как раз позади затылка, лётчик успел разглядеть два неразорвавшихся снаряда, будто ввинченных в плексиглас кабины. Часы на приборной доске показывали 8.45. Горизонт стремительно сужался. Последние секунды жизни. Откуда-то пришло грубоватое мальчишеское слово:

– Капец!

Его будто произнёс кто-то рядом, спокойно и равнодушно. Земля неслась навстречу самолёту.

– А парашют? Попытаться разве?

Поясной ремень отстёгнут. Страшным усилием, доступным только стальной мускулатуре, лётчик, поставив ногу на приборную доску, ставшую «полом» кабины, на руках выжал себя за козырёк. Как только голова очутилась за «фонарём», воздушный поток мгновенно вышвырнул человека из кабины. Падая, он увидел небо и облака. Белое облако походило на пуховую подушку, и на ней чёрными крестиками были вышиты три «Фок- ке-Вульфа-190». Они помешали даже сразу вспомнить о кольце на поясе…