— А у тебя?

— А мне дорого дались эти шесть лет, пап. Но это же пустой разговор, да? Нам даже Берконес не светит, а уж там у моря меня сразу убьют.

— Наверное так.

— А ты, пап, поменялся бы?

— Нет, — ответил я уверенно, — теперь точно нет. Моя жизнь тут.

— Тогда пошли сделаем что-нибудь с этой жизнью! — сказала дочь, вставая. — Ну или хотя бы попытаемся.

* * *

Новая экономическая политика, которую запустила в Меровии Катрин, отчасти сняла проблемы балансировки спроса и предложения, но взамен породила новые, как бы не хуже прежних. На то, чтобы разобраться, что именно происходит в нашей экономике, мне потребовалось постыдно много времени и бумаги. Джулиане небось хватило бы беглого взгляда. Однако в конце концов даже до меня дошло, что у нас в одну телегу запряжены даже не «конь и трепетная лань», а скунс, два ежа, уховёртка и трактор. Удивляться тому, что это едет так себе, не приходится. Скорее, странно, что оно вообще куда-то едет. Катится по инерции от того пинка, который дал Меровии Мейсер.

В результате «коммерциализации потребительского сектора экономики» (Да, я, оказывается, нахватался от Джулианы умных слов. Если бы все лекции проходили так, как её, популярность образования сильно бы выросла…) коммерческая часть впилась в некоммерческую грибом-паразитом, высасывая соки и разрушая основы.

Как так получилось? Ну, вот, скажем, кукуруза. Это относительно новая для Меровии сельхозкультура. Эндемичная дикая форма произрастает на Юге, её можно было бы культивировать, но нам проще было завести готовый семенной материал извне. Этот материал стоил денег, его адаптация под климат стоила денег, распашка целины под неё стоила денег, завоз людей, которые её растят, тоже не бесплатный. Добавим сюда строительство сельских поселений, дорог к ним, обучение крестьян агротехнике новой культуры, организацию поливных систем с паровыми насосами и водонапорными башнями, охрану всего этого хозяйства от бродящих по саванне диких туземцев. Ах, да, самих туземцев добавим тоже — каждое расширение посевных площадей и обитаемых пространств связано с работой по ассимиляции аборигенов юга: прикармливание их подарками, мотивирование к торговле, приучение к правилам собственности, а в перспективе — и к переходу от собирательства к оседлому земледелию. Я когда вник, сколько всего тянет за собой простейшая, казалось бы, задача — распахать кусок саванны и засеять её, — сам офигел. Вся эта сложнейшая продуманная система — от сети аренды паровых плугов до школ для детей индейцев — продвигалась единым комплексом, позволяя Меровии поглощать Юг планомерно и без существенных эксцессов. Она тщательно расписана в детальных инструкциях, от первого щитового домика на целине до железнодорожной ветки для вывоза урожая. Только разобравшись в этом, я понял, какую адскую работу проделала группа Мейсера, разработав методики на каждый случай. Но вот в чём дело — все они рассчитаны на немонетарную систему, заточенную на конкретный результат (освоение земель, прирост населения страны, наполнение её доступным продовольствием). Поэтому инвестиции планово выше, чем прибыль. Кукуруза продаётся крайне дёшево, являясь продуктом питания для бедных, а в школы, интернаты, больницы, заводские столовые и армейские котловые пайки — вообще фактически бесплатно.

Немалая часть урожая идёт внутренним товарным взаимозачётом на животноводческие предприятия, где кукурузой откармливают мясной скот. Вложив в новые кукурузные поля бешеное количество ресурсов, граф Морикарский не возвращает их деньгами, а получает эффект развития территории, прироста населения и решает задачу снабжения своих и государственных предприятий социальной направленности. Однако, лишившись одновременно системы компьютерного планирования и «вахтовиков» в руководстве, эта система пошла вразнос. Кукурузы вечно оказывается то много, то мало, и либо солдаты сидят без мамалыги, либо зерно гниёт на складах. По цепочке страдают животноводческие предприятия и вся перерабатывающая отрасль — потому что производство кукурузы динамически связано с поголовьем скота, численностью армии, загруженностью консервных заводов, числом детей, учащихся и курсантов на нашем иждивении, рынка других видов круп (риса и пшеницы), то есть их урожайностью в этот конкретный год, заполненностью складов, пропускной способностью железнодорожной магистрали Юг —Север и ещё кучей факторов, которые я перечислять устану. И это только одна кукуруза! А ведь есть ещё хлопок, каучук, масличные культуры, какао и чай, сталь и чугун, стекло и шёлк… Все это сложнейшим образом взаимосвязано, и провал в одном месте по цепочке обваливает целые сектора. В нашем мире похожая система была в СССР, и рулил ей, щёлкая счетами и хрустя арифмометрами, монструозный Госплан. В те годы я был юн, но помню, что получалось это у него так себе. Может быть, если б Госплан дожил до вычислительных суперкластеров и нейросетей, результат был бы другой, но не срослось. У нас же даже арифмометров нет. Я, например, понятия не имею, как они устроены. Единственным вычислительным устройством в этом мире остаётся Нагмин планшет. К нему есть раскладная солнечная панель, но за эти годы и фотоэлементы подвыгорели, и батарея еле жива. Два дня заряжает, потом они с Катрин пьют вино и смотрят мультики. Девичник такой. На час где-то заряда хватает. Увы, локальную копию технической библиотеки и учебники по экономике никто туда закачать не догадался.

Впрочем, даже забрось к нам вагон калькуляторов, ситуацию бы это не спасло — нам просто не из кого создавать Госплан. Слишком мало образованных людей, и программы их обучения имеют в лучшем случае уровень «чуть выше техникума». На этом этапе упор делался на производственных инженеров, агрономов, технологов, медиков и школьных учителей. Учёные, исследователи, математики, физики и прочие «двигающие науку» люди были не нужны. Объяснял же мне Фред:

— Они всё равно не будут успевать за прогрессом, пока его двигаем мы. Нет смысла обучать тому, что трижды устареет за время обучения. Сейчас мы дозированно и точно добавляем знания и технологии в общество сами, аборигенные учёные нам ни к чему. Систему высшего образования, нацеленную на фундаментальные исследования, будем закладывать чуть позже, чтобы она вызрела ровно на конец буста. От этой, последней установленной нами планки, они уже оттолкнутся и пойдут вперёд сами…

И вот теперь оттолкнуться некому. Отдельные самородки, безусловно, есть — любой талантливый молодой человек (а благодаря Нагме и её женским школам — и девушка) получит возможность учиться дальше. Вот только учить его будет практически некому. Нагмины учебники за седьмой класс — чуть ли не единственная сокровищница знаний, которую принесли в этот мир лично мы. Так себе ценность. Говно из нас прогрессоры.

* * *

— Нет, ты всё правильно сделала, — утешаю я округлившуюся к середине срока Катрин. — Надо было решать текущие проблемы, и ты решила. А последствия… Ну, будем разгребать. В процессе, как водится, наворотим новых, потом будем разгребать их. Это жизнь.