Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дверь открылась. На пороге стоял внушительных размеров мужик с ярко-рыжей бородой и светлыми глазами. Лицо у него было такое, что он отлично подошел бы на роль капитана пиратского корабля или людоеда. Рукава рубахи засучены, на фартуке – изображение трогательного котенка, чем-то отдаленно похожего на героя мультиков про кота Саймона. Мужик был мне совершенно не знаком. Он сердечно поздоровался с Феликсом, обнял его и даже приподнял, а потом перевел взгляд на меня.
– Иван?! – громогласно воскликнул он, и лицо его расплылось в широкой улыбке. – А я ломал голову, тезка или нет! Надо же, какая встреча!
Глава четвертая. Чужой среди своих
Я изобразил на лице удивление и радушие. Сдержанное такое и вежливое. Пока было неясно, какого рода знакомство нас связывает. К счастью, в прихожую вышли еще несколько человек. Взрослые дядьки с не очень серьезными лицами. И началась обычная канитель встречи. Что да как, давно не виделись, раздевайтесь и к столу. И все такое. Как и полагалось по субординации, я вел себя тихо и вежливо, как хороший мальчик. Оглядывался с любопытством, все-таки я впервые оказался в настоящем обиталище художника.
Студия представляла собой здоровенный квадратный зал высотой в три этажа. Но при этом прихожая была как у обычных квартир, а на контрасте с основным помещением, казалась еще меньше. Рядом с входной дверью было еще две – туалет и ванная. Короткий коридор вел на крохотную кухню, куда, впустив нас, и вернулся рыжебородый незнакомец. Он там колдовал с духовкой, готовил какое-то секретное блюдо. Так что захлопнул дверь и никого не впускал. Впрочем, кухня была настолько маленькой, что когда рыжая борода туда вошел, места для кого-то еще там не осталось.
А вот в большом зале было, что поразглядывать. Сразу было понятно, что обитает в этом месте человек творческий.
Под самым потолком на белой стене была закреплена здоровенная виолончель. Кажется, инструмент таких размеров называется «контрабас». Еще стены украшало множество картонных шляп разного размера и формы – от похожих на привычные ковбойские до причудливых, островерхих, украшенных искусственными цветами, игрушечными машинками и кораблями. Что это? Костюмы с какого-то карнавала? Или хозяину нравится клеить шляпы из картона в свободное от работы время.
Кстати, работа тут тоже имелась, хотя заметить мольберт за всем этим множеством странного, было не так-то просто.
На противоположной стене висел кладбищенский венок с траурной лентой «От товарищей». Шутка такая?
В центре стояли здоровенные водолазные ботинки. А рядом на стуле лежал шлем от этого же костюма. Вдоль стены по росту выстроились семь высоких ваз, формой отдаленно похожих на греческие амфоры. В последнюю, самую маленькую, мне примерно по пояс, воткнут букетик из бумажных цветов, на лепестках которых что-то было написано.
На обшарпанном комоде, тоже в ряд по росту, стояли гипсовые бюсты Ленина. И уменьшенная копия безрукой Венеры Милосской.
С потолка на тросиках свисала модель кукурузника.
Ну а стол для дружеской попойки организовали в переднем правом углу. Только он здесь был не занят никакими инсталляциями. Если, конечно, не считать лестницы вдоль стены. Вела она к закрытой двери под самым потолком. Либо спальня там, либо склад всяких инструментов.
Само застолье пока еще не началось, ждали, когда все соберутся. Не было в том числе и хозяина студии. Он всех впустил и убежал по каким-то срочным делам.
Так что гости бродили по комнате, вели неспешные разговоры, хлопали друг друга по плечам, дурачились и иногда вспоминали, что неплохо бы выпить.
С кухни доносился весьма аппетитный запах и вдохновенное пение рыжебородого. Пел он довольно фальшиво, зато с энтузиазмом.
Я присел на диван чуть в отдалении от стола. Блин, в таких местах все-таки не очень понятно, это обычный диван или какой-нибудь культурный объект, поставленный сюда для вдохновения. На вид вроде был обычной обшарпанной книжкой. Будто хозяин студии подобрал его на ближайшей свалке и приволок сюда, когда нужно было на чем-то положить внезапно приехавшего гостя.
Как Феликс меня предупредил, я был единственным случайным человеком в этой слаженной компании. Были тут исключительно мужчины, разумеется, все меня старше.
Отец Веника Анатолий оказался высоким, худым, с просветленным таким лицом. Не разочаровал, в общем. Именно так настоящий художник и должен выглядеть с моей точки зрения. К тому же, он был не просто художником, а человеком, внесшим немаленький вклад во внешний облик Новокиневска. Многочисленные мозаичные панно, когда-то украшавшие дома и дворцы культуры города, вышли именно из-под его рук. В антисовеском угаре девяностых многие его работы были разрушены, но сохранилось тоже не мало. Кое-что даже реставрировалось.
Компания была действительно небольшой. Вместе со мной нас было десять. Возраст плюс-минус один и тот же – где-то слегка за сорок. Ни одного чиновника, партийного деятеля или номенклатурного работника. Кудрявый верзила в джинсах и свитере крупной вязки, похожий на звезду фестивалей авторской песни – физик-оптик, глава лаборатории в НИИ. Полный красномордый дядька, любитель рассказывать несмешные политические анекдоты, – врач-онколог. Элегантный франт, похожий на итальянского мафиозо – декан исторического факультета в университете. Вот этого последнего я даже застал, когда поступал. А потом он переехал не то в Израиль, не то в Аргентину.
Пили херес от «Молдвинпрома» и горькую настойку «Зубровка», с суровым зубром на этикетке.
– А как же коньяк? – шепотом спросил я у Феликса, когда он залихватски замахнул стопку настойки и потянулся за сосиской, чтобы закусить.
– Традиция, Иван, такова традиция! – ответил Феликс. – Уже почти двадцать лет мы собираемся, и напитки всегда были только эти, и никакие другие.
– Не поспоришь… – пробормотал я. – Но ведь у традиции должна быть причина? Почему-то же так сложилось?
– Это с клуба водников повелось, – через стол ответил кудрявый бард без гитары. – Мы же как сдружились? Пришли учиться ходить под парусом на катамаранах. Ездили вместе на ралли во студенчестве, собирались вместе чинить наши «альбатросы», баллоны заклеивать, заплаты на паруса пришивать.
– Хм, не знал, что вы любители парусного спорта! – сказал я.
– Да никакие мы не любители, – отмахнулся кучерявый. Поигрались чуток и перестали. Гриша был самым крепким орешком, года три еще занимался после того, как все мы бросили уже. Унесли из парусного кружка самое ценное, что