Пришлось отложить пока что бумаги и взяться за компьютер. Особых трудов не потребовалось, хватило минут десяти, чтобы разобраться с системой таларских рыболовных судов, общей для всех держав континента.

В расчет не берется «мелочь пузатая», то есть всевозможные шаланды, баркасы и прочие корытца, кустари-единоличники, никогда почти не отходящие от берега далее, чем на четыре-пять морских лиг. Рыболовный флот открытого моря делится на три категории.

В официальных бумагах употребляются казенные термины, но в обиходе, как частенько случается, приживаются свои словечки. «Сотняги» — те, кто уходит от берега на сотню морли с лишком. «Пятисотки», соответственно, морли на пятьсот. Третья, элитная категория — это целые флотилии океанского плавания, принадлежащие богатым промышленникам. А «плавучими мастерскими» они именуются оттого, что пойманную рыбу обрабатывают прямо в море: примерно половина кораблей забрасывает неводы, на остальных устроены засолочные, коптильни, приспособления для вяленья. Как правило, именно такие флотилии ловят рыбу самых дорогих, деликатесных пород — а ее косяки обычно держатся далеко в открытом море.

Одна такая флотилия и вернулась неожиданно в Ронеро, не заполнив и половины трюмов. Ее капитан-управляющий и упомянутый подшкипер, что характерно, даже не к хозяину отправились первым делом докладывать, а из порта поехали в Морское бюро (прямо об этом не говорилось, но у Сварога осталось впечатление, что означенный подшкипер в Бюро как раз и подрабатывал).

В самых расстроенных чувствах он стал излагать такое, отчего допрашивавший его дежурный чиновник недоверчиво задумался. По словам Корба, «Ласточка» стала вытягивать невод, судя по весу, с неплохой добычей. За чем он и присматривал, надзирая в силу судовой роли именно за правым бортом.

Вот только добыча оказалась, мягко скажем, странная… Среди месива серебристых, бившихся мерлангов поблескивало металлом нечто странное: заостренная с двух сторон труба длиной уардов в десять, с какой-то странной «башенкой» наверху, дергавшаяся, как живая. Один ее конец запутался в сети, и вся она как-то странно гудела, рычала, взревывала, но не как животное, а словно бы «по-пароходному» (к тому времени уже лет двадцать как появились первые пароходы, и было с чем сравнивать). Никто прежде такой штуки не видывал, но на животное оно ничуть не походило. Подшкипер Корб, как ему и надлежало по должности, велел не толпиться у борта всем скопом, не таращить зря глаза, а вернуться к лебедкам и вытаскивать невод на палубу — ну, а там разберемся. Сам он побежал доложить капитану — что его и спасло.

Он был в паре шагов от капитанского мостика, когда сзади громыхнуло так, «как он в жизни» не слышал. Подшкипера подняло в воздух, по высокой дуге вышвырнуло за борт, он, не потерявши сознания, кое-как выплыл на поверхность, где и уцепился за какой-то брус — третий раз попадал в кораблекрушения, навык имелся.

Когда стал оглядываться, ошарашенный, «Ласточки» на воде не было, вместо нее плавала куча обломков — за некоторые цеплялись те, кому точно так же повезло, ну, конечно, крики стояли, вопли…

А потом настала жуткая тишина и сразу вскоре — размеренное стрекотание, словно заработала исполинская швейная машинка. Выглянув из-за своего бруса, Корб увидел врезавшееся в память на всю жизнь: по широкой дуге, обходя обломки, двигалась то ли другая, то ли та же самая штука — и перед башенкой у нее ожесточенно плевался огнем двойной стволик, и это, безусловно было какое-то оружие: подшкипер хорошо видел, как рыбаки, цеплявшиеся за обломки, вдруг, брызжа кровью, разжимали руки и камнем уходили ко дну. Сообразив, что движется эта непонятная смерть в его сторону, подшкипер нырнул как мог глубже, видел, как над ним прошла узкая длинная тень, оставлявшая за кормой пенистый след, — и, когда дышать стало абсолютно нечем, вынужден был выгрести на поверхность, а там уже стояла полная тишина, ни единой живой души — и непонятный предмет исчез без следа…

Прочитав все это, Сварог не сомневался, что подлодок было две. Первая, если ей качественно опутало винт сетями, ни за что бы не смогла высвободиться. Дело не в размерах. Даже на покинутой им Земле самые современные субмарины, случалось, угодив винтами в рыбачьи сети, становились беспомощными. Конечно, подлодок было две — и одна явно подорвала себя по милой привычке токеретов, а вторая постаралась, чтобы не осталось свидетелей. Если у них там стояла спаренная автоматическая пушка — для людей нормального размера ее снарядики были чем-то вроде разрывной пули…

Капитан-управляющий мог добавить немного: на одном из кораблей-коптилен, находившихся поблизости, услышали отдаленный взрыв, увидели взметнувшийся над морем столб воды — и, зная, что где-то там дрейфует «Ласточка», пошли в ту сторону. Вместо «Ласточки» они увидели плавающие по воде обломки, клочья сетей и цеплявшегося за какую-то деревяшку подшкипера Корба. Когда его подняли на палубу, вел он себя, как безумец, — хватал за одежду всех, кто оказался рядом, кричал, что нужно немедленно уплывать, иначе всех достанут подводные железные чудовища. (Сам Корб, как из его показаний следовало, решительно ничего такого не помнил и уверял, что внятно и членораздельно предупреждал об опасности).

Капитан оказался в сложном положении. С одной стороны, не стоило возвращаться в порт с наполовину наполненными трюмами.

С другой… Крайне убедительно выглядели даже не бредовые вопли подшкипера, а плававшие вокруг обломки «Ласточки». И могучий взрыв, что ни говори, действительно был. Меж тем на «Ласточке» не было ничего, способного так взорваться, превратив корабль буквально в груду щепы… К тому же морской волк не раз слышал о случаях, когда в океане в невод попадали самые загадочные предметы — иногда безопасные, а иногда — не к ночи будь помянуты. На эту тему давненько сложился обширный свод морского фольклора, где правда, как водится, самым причудливым образом перемешана с легендами. К тому же экипаж, посмурневши, стал едва ли не в полный голос поговаривать, что лучше бы унести ноги, пока не случилось чего-нибудь похуже. Естественно, вспомнили и вовсе уж ни к селу ни к городу — Серую Погибель, которая, всем известно, появляется только на рассвете…

Предпочтя не доводить дело до бунта, капитан приказал ставить паруса и передать остальным кораблям, что флотилия возвращается в Джетарам. Ну, а с дергавшимся подшкипером поступили испытанным способом — залили в глотку бутылку рому, да и потом, на протяжении почти всего обратного пути, держали в состоянии полного алкогольного опьянения — это проще, чем привязывать к койке и отряжать кого-нибудь в качестве сиделки.

Как явствовало из штампов и резолюций, в Морском бюро отнеслись к показаниям подшкипера крайне прохладно. То ли на дежурстве торчал особо закоренелый бюрократ, то ли сработала инерция человеческого мышления: коли уж никто прежде ни о чем подобном прежде не слышал… К тому же подшкипер допустил большую ошибку: вместо того чтобы держаться спокойно и говорить убедительно, он начал биться едва ли не в истерическом приступе, крича, что говорит чистейшую правду и требует, чтобы его слова довели чуть ли не до самой королевы…

В результате чего на бумагах с его показаниями очень быстро оттиснулся штамп «оставить без последствий» — правда, поскольку в этой конторе ни одна казенная бумажка, раз начатая, уже не пропадала, ее отправили в архив «третьего разряда хранения» (где через пять лет должны были списать и спалить в печи). На том дело вроде бы и кончилось.