class="stanza">

И пока ты под луной банку с пивом открывала

И под боком его жарким грелась, словно у костра,

Он шнурки тебе связал, чтобы ты не убежала,

И с тобою на скамейке целовался до утра.

Солнце встало, и привет, ты ушла искать другого,

Чтоб серьёзный был, при деле, чтоб не связывал шнурки,

Чтоб машину «Кадиллак» по Бродвею вел сурово

И держал на антресолях денег полные мешки.

Ох, вела тебя судьба по колдобинам, по кочкам,

Ох, валила тебя наземь, бесновалась, как в бреду.

Ты бы склеила тот день по осколкам, по кусочкам,

Как вы вместе с ним гуляли в Ботаническом саду!

Ты красивою была, адской страсти жаркий пламень

По тебе сто раз прошёлся, прогулялся, словно нож.

И остался узелок на шнурке тебе на память,

Ты над этим узелочком в уголочке слёзы льёшь.

Вот опять ты и опять, просыпаясь среди ночи,

Сад, скамейку вспоминаешь. Белый свет тебе не мил.

И в подушку, в простыню до утра впотьмах бормочешь:

«Ох, зачем ты меня, дуру, развязал и отпустил?»

1995

«Били в рельсу, вставал затемно, пониманье имел смолоду…»

Били в рельсу, вставал затемно, пониманье имел смолоду,

Лес валил, в штабеля складывал, об колено судьбой гнут,

Рвался, прыгал — дурной, дёрганый — расплеваться с зимой, с холодом,

И, по мертвой земле шлёпая, в дом войти, где тебя ждут.

Воля вольная, жизнь жалкая — подворотня, сквозняк, сумерки,

Снег в лицо, и пойти не к кому — этот съехал, а тот — сел.

Вдоль домов, возле стен граждане ходят смирные, как суслики,

И всплеснул старый клён ветками, удивляясь, что я цел.

Ветер тащит меня за угол, где потёмки — хоть глаз выколи,

Шарит, сволочь, по мне лапами, воет, рвёт на груди крест,

Мол, тебя здесь вообще не было, и тебя мы в гробу видели,

Не в гробу, так в петле — прочь иди, зал заполнен, и нет мест.

Прочь иду — прямо в даль светлую, где уроды снуют толпами.

Пусть верёвки, шнурки с нитками из меня впопыхах вьют,

Пусть душа на ветру скорчилась, только б знать, где свои, только бы

Свет в окне увидав издали, в дом войти, где тебя ждут…

1984

«Меня советский строй, как молот стопудовый…»

Меня советский строй, как молот стопудовый,

Утюжил, прессовал — хитёр, жесток, лукав,

А я крутил любовь с Лариской Комаровой —

Брюнеткой пышных форм, шалавой из шалав.

Я лирик. Это факт. Я пел стрезва и спьяну,

Мол, солнце ты моё, звенящая заря!

И подвиг трудовой мне был по барабану,

А светлый путь страны — вообще до фонаря.

В ударники труда я не прошёл по списку,

Точнее, всё проспал — я рано поутру

Лариске доставал из фантика ириску —

С похмелья, под сосной, в Серебряном Бору.

Стихи про мавзолей, про Ленинские Горки

У сверстников моих крутились в голове,

А я привержен был к портвейну «три семёрки»,

«Алжирское» лакал за рубль двадцать две!

Я в тему не вошёл, в чем фишка Первомая,

И что там учудил диктатор Пиночет.

С Лариской под луной в беседке выпивая,

Я так и не узнал, за нас он или нет.

Какие кренделя, какие я коленца

Выделывал тогда, я даже не пришёл

На общий сбор — клеймить врага и отщепенца, —

Того, в больших очках, что бомбу изобрёл.

Они там с бодуна жужжали, словно мухи,

Родной рабочий класс с трибуны горло драл,

А я в тот самый час за столиком в пивнухе

Амура со стрелой Лариске рисовал.

Я слушать не хотел комсорга-балабола —

Кто любит, тот уже не полный идиот!

Я Пушкина читать пытался для прикола,

Не ясно ни черта, но за душу берёт!

Да-да, иных уж нет. Санёк, дружище, где ты?

Ты кто? Ты наше всё! Теперь иной расклад —

Властители умов — советские поэты —

За бабки по щелчку с восторгом шестерят!

Ну ладно, пошумят, и всё, и в Лету канут,

А я, хоть не Шекспир, но тоже рифмовал —

Для храбрости махнув с соседом по стакану,

Лариске день и ночь сонеты вслух читал!

Она простила мне отдельные изъяны,

Мол, вижу, вот те крест, души твоей разбег,

Не все вокруг меня козлы и обезъяны,

Я знаю: есть один нормальный человек!

Её комсорг увел. Ей век не видеть воли!

А мне в строю стоять — ей-Богу, западло!

Я выпил. Я люблю. Друзья, чего же боле?

И соловьи поют, и на душе светло!

1999

«Люди едут в далёкие дали…»

Люди едут в далёкие дали,

Поезд птицей летит на восток,

Конвоир у окошка печален,

Сероглазый простой паренёк.

И вокруг ледяная равнина,

И луна холодна, высока,

Хоть с верёвкою лезь на осину,

Вот такая на сердце тоска!

Девки машут с перрона руками:

«Эй, давай, на ходу соскочи,

Мы накормим тебя пирогами,

Спать положим на тёплой печи!

Чаю выпьем с малиной из блюдца,

Пусть шумит в чистом поле камыш,

Пусть они все к чертям разбегутся,

Те, кого ты с ружьём сторожишь!»

Он бросает монетку на счастье:

«Эх, остаться б, да путь мой далёк,

Надо мчаться, и мчаться, и мчаться

На восток, на