фашисты, какие «хорошие» – и завтрак даём пленным, и обед, и ужин. В 12 часов дня – обед, представлявший собой баланду из брюквы с крахмалом и всякой дрянью. В шесть часов вечера давали чай, 75-100 грамм хлеба, 5-7 грамм маргарина, 5-7 граммов сахара. Причём в хлебе было очень много древесных опилок, обломки зёрен ячменя и пшеницы, которые попадали в пекарню после их переработки на спиртзаводах Германии. Для поддержания жизни организма этой пищи было совершенно недостаточно. И пленные умирали от голода. Иногда они где-то доставали жмых и брикеты из угольной пыли. Я и сам ел такие брикеты, после чего начинался многодневный запор. Бывало, припадёшь животом к земле и начинаешь жадно щипать зубами траву, лишь бы наполнить пустой желудок.

Каждое утро перед нашими глазами высилась гора трупов: бывало, за сутки умирало до 500-700 человек только в одном нашем блоке. Вечером, когда раздавали хлеб, маргарин и сахар, полицаи до смерти избивали пленных. Многие отправлялись на «тот свет», а порции их оставались полицаям. Были случаи, когда ели с голоду трупы (особенно узбеки), немцы таких расстреливали. Незаконно присвоенные порции хлеба, маргарина и сахара полицаи меняли у городского населения на шнапс (немецкую водку), другие продукты и одежду.

Немцы изощрялись в издевательствах, они старались уничтожить как можно больше советских людей. Было и так: днём голодных пленных гонят, как скотину, рыть длинные траншеи, для чего роют, они не знают. А вечером приводят больных пленных из лазаретов и бараков к этим траншеям, ставят вдоль траншей и прикладами в спину толкают в яму или сзади пристреливают, а потом другие военнопленные засыпают траншею землёй. К недоеданию прибавились болезни: многие заболели сыпным тифом, дифтерией, дизентерией, туберкулёзом. В бараках опять появились вши, клопы и блохи. Хотя дезинфекцию проводили, но время от времени они появлялись.

А сколько моральных унижений мы испытали: нас называли чертями безрогими, дикарями, неполноценными.

Если память не изменяет, кажется, в Роштоке выстроили всех военнопленных. Перед ними встал какой-то немецкий офицер и на ломаном русском языке объявил: «Коммунисты, комсомольцы и евреи, делайте три шага вперёд!» Никто не вышел. Тогда появились литовцы-полицаи с плётками. Некоторых выдали свои же товарищи, пришлось им выйти. Литовцы жестоко избили евреев, коммунистов и комсомольцев. Досталось и мне. Кто-то счел меня евреем (я действительно похож на еврея). Не зная, как перевести на немецкий слово «армянин», я сказал, что принадлежу к одной из кавказских национальностей. Но немцы и полицаи ещё больше разъярились и начали меня избивать. В этот момент подъехала легковая машина, из неё вышло несколько офицеров, по званию стоящих выше, чем те, кто организовал эти истязания. На время меня оставили в покое. Немцы на своём языке о чём-то стали говорить. Кто-то из пленных шепнул, чтобы я незаметно стал сзади в строй, может, немцы обо мне забудут. Так оно и вышло. Меня не стали искать (это, конечно, случайность, потому что относительно наказания, издевательств и расстрелов фашисты никогда ничего не забывали). Через несколько минут командиров, коммунистов, комсомольцев и евреев повели на расстрел. Обо мне забыли, я остался жив.

Почему немцы так разъярились, когда я сказал, что принадлежу к одной из кавказских национальностей? Потому что до этого в каком-то лагере (точно не помню) проходил отбор пленных по национальности. Русских, украинцев и белорусов отправляли в одни лагеря; а узбеков, таджиков, армян, грузин, азербайджанцев и других «азиатов» – собирали в отдельный лагерь. Из них формировали легионы и посылали на фронт против советских войск.

В бараках было очень холодно. Люди спали в одежде на полу и на нарах без постельного белья. В шесть часов утра, ещё затемно, врываются в бараки полицаи и солдаты с плётками и собаками, и начинают избивать пленных (это у них называлось «подъём на завтрак»). Выгоняли, чтобы на голодный желудок они выпили крепкий чёрный кофе без молока, сахара и хлеба. При этом многих забивали до смерти, некоторые были не в состоянии подняться от слабости. Полицаи с помощниками ходили по баракам, подбирали мёртвых пленных, раздевали их догола и выбрасывали на плац. Обычно трупы концентрировались посреди блока. Каждое утро образовывался на этом месте огромный холм из мертвых тел. Нередко среди них оказывались и живые.

Хорошо запомнился один случай, когда мимо меня в фургоне везли хоронить трупы, а среди них был один живой парень лет 18-19. Он кричал и плакал: «Ой, мамочка, я ещё живой, а меня везут хоронить!»

Обычно все пленные, кроме полицаев, ходили в деревянных колодках. Шинели у нас отобрали, оставили только гимнастёрки, брюки и пилотки. У многих всё это обмундирование пришло в негодность.

Вскоре сформировали команды. Команда, куда я попал, состояла из 30 человек. Откровенно говоря, мы все очень обрадовались, когда добрались до помещика, потому что нас было мало, и мы оказались подальше от всех ужасов лагерной жизни. В первый день нас очень хорошо накормили (дали нам вдоволь поесть горохового супа). Читатель может подумать, что некоторые помещики переродились. Нет, все объясняется иначе. Шла большая война – Вторая империалистическая. Немцы трезвонили на весь мир, что они представители самой лучшей в мире арийской расы, что их культура выше всех культур, что они гуманнее всех, и с помощью геббельсовской пропаганды обрабатывали мировое сообщество. Немцы (почти все) фанатично верили в это. Сколько я ни встречал немцев, никто из них не сказал, что есть люди в мире, гораздо лучше, порядочнее и гуманнее их. Наоборот, они гордились тем, что захватили больше половины Европы, и что скоро их культура будет торжествовать повсюду, а Гитлера считали вождём чуть ли не всех народов и великим полководцем. Бредовые идеи и планы Гитлера о жизненном пространстве и мировом господстве немцы воспринимали как истину, что и привело их к трагедии. Поэтому немцы в присутствии представителей других народов делали видимость заботы и гуманности по отношению к советским военнопленным.

Так было и там, куда я попал. У нашего помещика работали французы, человек 30 с лишним. Они считались вольными по сравнению с нами: имели право писать домой письма, получать письма и посылки, выходить в город, покупать, что им угодно (если есть деньги). Немцы к французам относились намного лучше. И вот французам помещик хотел показать, как хорошо немцы относятся к советским пленным.

После длительного голода вдруг гороховый суп, да ещё ешь, сколько хочешь. Ребята с жадностью набросились на еду. Некоторые съели по три-четыре чашки и… «отдали концы» от заворота кишок, а остальные заболели. Но на работу нас всё равно гоняли: кого