он настоящий. Высыпается еще десяток, потом полсотни. Духи считают их и складывают в ведра — по пятьсот зино в каждом.

У каждого из призраков я спрашиваю, сколько он задолжал, и делю деньги, чтобы каждый мог выкупить свою свободу. Но все прекращается, когда мы слышим какое-то цоканье — цок, цок, цок, — которое приближается к нам. Несколько секунд спустя в комнату входит понтифик. Одна его рука свисает ниже другой, а нижняя челюсть слишком сильно выдается вперед. Из-под мантии с каждым шагом показывается сине-серая плоть, и я не сразу понимаю, что понтифик заменил одну ногу телом трулла. Голова трупа заменяет мужчине ступню, и цоканье с каждым шагом издает золотая лицевая пластина.

— Все кончено, — говорю я, пихая в его сторону ведро с золотыми монетами. — Я выплачиваю наши долги. Мы больше не связаны контрактом.

Когда я произношу эти слова, то чувствую, как теряет свою хватку магия закона.

— Нет! — кричит понтифик, и крик переходит в горловое бульканье. — Машина моя! Монеты принадлежат мне! Ты не имеешь права!

— Имеем. Ты же сам все сказал. Владение имуществом составляет девяносто девять сотых права на оное, — ухмыляюсь я.

Базда машет ему рукой, усевшись на монетную машину сверху и болтая ногами.

— Я наделаю еще денег, — говорит понтифик. — Денег для Синдиката. Денег, чтобы вести войну. Все остальные гильдии падут, начиная с Селезнии.

— Мы, пожалуй, пойдем, — спокойно говорю я, наклоняя голову. — Приятно было иметь с тобой дело.

Духи выпрямляются, их призрачные тела словно становятся еще легче, и они исчезают в каменной стене. Мы с друзьями поднимаемся по лестничному колодцу, к коридору с нашей наполовину законченной лестницей.

Я издаю свист, призывая вурмов снизу. Остается надеяться, что они не забыли дрессировку. Звери появляются несколько секунд спустя. Я снимаю доспехи и отдаю Базде.

— Вот, надевай. Будет немного жарко.

Эмбреллин удивленно смотрит на меня.

— Ты хочешь, чтобы мы уехали на вурме? Без защиты? Но мы же расплавимся.

— До поверхности недалеко. Пять, максимум — десять секунд.

— Пять секунд расплавленной лавы нам в лицо.

— Или десять, — напоминаю я. — Поодиночке нам не справиться, но если мы будем работать вместе... Держаться рядом, читать заклинания исцеления и сплести их в единое целое, в нечто большее, чем сумма составных частей.

— Я верю в Террика, — говорит Саварин. — Думаю, это хороший план.

— Согласен, — говорит Келлим.

— И я согласна, — доносится голос Базды откуда-то из глубины моих тяжелых доспехов.

— Это хороший план, — соглашается Эмбреллин.

Мы все забираемся на вурма и крепко держимся. Я глажу зверя, шепчу какие-то ласковые слова, и надеюсь, что после тех мучений, что ему довелось испытать, он не забыл свои тренировки. У меня в кармане все еще осталось несколько кусочков сушеного мяса. Я кидаю один вурму в пасть.

— Ну давай, малыш. Попробуем.

Я наклоняюсь к вурму. Я веду себя с ним, словно дрессирую детеныша; я не спешу, хоть время для нас сейчас — непозволительная роскошь. Вурм подается вперед. Он становится увереннее, начинает мне доверять. Он выбирается наверх по разлому в катакомбы, куда мы попали, и к тому времени, как мы достигаем другого конца помещения, уже движется в размеренном темпе.

— Пора. Готовьте заклинания, — говорю я, натягиваю поводья и направляю вурма вверх, в потолок. Целительная мания укрывает всех нас впятером, я рулю вурмом, а остальные медитируют, направляя все усилия на поддержание защиты. Жар обжигает мне лицо, но я держусь, и наконец расплавленная лава расступается, и нас обдувает холодный ветерок, успокаивающий ожоги. Никогда в жизни я не подумал бы, что буду так рад вдыхать сажистый воздух районов Синдиката Орзовов.

Проростки // Процветание | Иллюстрация: Dmitry Burmak

На земле сидят и ждут нас два призрака. Базде требуется несколько секунд, чтобы осознать увиденное, но в конце концов она все понимает.

— Мама? Папа? — говорит она призракам. Сильная маленькая девочка, которую я считал неспособной на мягкость, разражается слезами. После оплаты всех долгов у меня осталось немного денег. Я протягиваю их Базде.

— Вот, возьми. Вы сможете начать новую жизнь вместе, — говорю я.

— Спасибо, — отвечает Базда. — Но тот человек... Он ведь продолжит пользоваться машиной. Он начнет войну?

— Это вряд ли, — улыбается Эмбреллин. Она протягивает Базде ее артефакт.

— Я говорил тебе, что ты получишь его назад, — улыбаюсь я. — А я всегда держу свое слово.

Мы прощаемся с семьей Базды и возвращаемся в жилище Эмбреллин, еле волоча ноги. Но когда мы поднимаемся на этаж, где живут ее соседи снизу, то слышим крики — и переходим на бег. Вбежав к ним в покои, мы видим мою малышку-вурмицу, пускающую слюни на матрас. Похоже, она нашла путь домой — плюс-минус этаж. Мы все начинаем смеяться. Ну, кроме соседей.

— Хорошее чувство, — говорю я, — когда вы все вот так вот вместе.

Я не знаю, что несет нам будущее, смогу ли я вернуть себе доброе имя и свою работу, уедут ли в итоге Саварин и Келлим. Но я знаю, что будущее полно возможностей, и никто и никогда не разорвет узы нашей дружбы.