к нашим братьям на Сож за пять переходов отсюда. Любой род ягов примет тебя и мою дочь с радостью.

— Нет, — мотнул я головой, — Я должен уйти далеко, сначала в Хареву, а там боги покажут дальнейший путь.

После моего ответа Атида несколько минут молчал, обгладывая косточки птицы, попивая квас и задумчиво разглядывая меня.

— Да, теперь я вижу, дальний и опасный путь тебе предстоит, и Кальяна будет тебе обузой, — он поставил, наконец, точку в этом деле.

— Собственно, я ведь вот зачем к вам пришел, — допив квас, я выложил на стол перед охотником четыре топора.

Атида тщательно осмотрел каждый из топоров, потом поднял на меня глаза и тоном, не терпящим возражений произнес:

— Вот за этот четыре куны, а за остальные по пять!

— Побойся богов, Атида! — возмущенно вскинулся я, — Да ты у Торопа по десять берешь, а у него топоры ничем не лучше! А ведь на этих лежит благословение богов, с помощью которых я одолел врагов. При таких ценах мне лучше их с собой в Хареву взять, там уж точно дороже продать получится! — Я насупился и поднялся со скамьи, всем своим видом показывая, что собираюсь уходить.

— Пять и по шесть! — сделал маленький шажок мне навстречу охотник.

— Ээх, Атида, я ведь к тебе по доброте душевной зашел, думал хороший ты человек, наш род с тобой всегда общий язык находил, в сложные времена помогали друг другу, думаю, почему бы не сделать доброе дело и не продать ему топоры по восемь кун. Вещь ведь в хозяйстве нужная, а Тороп дороже берет, да и когда он ещё приедет? А ты я смотрю…

— Двадцать шесть за все! — прервал меня охотник и с улыбкой добавил, — Нравится мне как ты торгуешься, не хуже Торопа, но больше не дам, не старайся.

— Эх, — с показным отчаяньем я хлопнул рукой по столу, — Боги тебе в судьи, последнюю рубашку снимаешь, забирай!

Далее пришла очередь ножей, поясов и одежды, за которые я смог выручить ещё девятнадцать шкурок. Трофейные луки я ему даже не думал предлагать, потому что яги их делали сами и более высокого качества, а все стрелы я оставил себе.

Забрав покупки, охотник исчез в своей землянке и через несколько минут вернулся с охапкой выделанных куньих шкурок, которые я, не пересчитывая, сунул в туес и закинул его за спину.

— Хорошую ты себе лодку добыл, Скор, — произнес охотник, когда я уже собирался сказать слова прощания, — Она на месте стоит, никто её не трогал, а вот с волком твоим я не знаю, что делать — он ведь человеческой плоти попробовал, убить его надо.

— То не люди были, а звери в человеческом обличьи, поэтому не спеши, понаблюдай за ним, попробуй угостить его рыбой или птицей, а там боги дадут тебе знак, ведь это они направили мне зверя в помощь.

— Мудр ты не по годам, Скорогаст, — кивнул голядин, — Так и сделаю, пусть боги помогают тебе в дальнем пути, прощай!

— И тебе боги в помощь, Атида, прощай! — После этих слов я развернулся и, не оглядываясь, покинул голядское поселение.

Вернувшись в родную деревню, я увидел там много празднично одетых мужиков из соседских родов, которые собрались на мои предстоящие похороны. Мне издалека кивали, приветствуя, но с разговорами никто не подходил. Гости кучковались с нашими мужиками и обсуждали свои привычные темы — погоду, будущий урожай, да всякие вопросы, связанные со скотом. Я тоже не стал приближаться к ним, а направился туда, где оставил свои сапоги, которые к этому времени уже успели высохнуть. Поменяв сапогах солому, я обернул их в портянки и положил в туес поверх куньих шкурок, туда же сунул и мешочек с бисером. Потом нашел, где мать положила мою трофейную одежду и тоже сложил в туес — в дороге я буду в в своей обычной рубахе. За этими заботами я не заметил, как сзади ко мне подошла Света.

— Собираешься? — с придыханием просила она.

— Ага.

— Сегодня уходишь?

— Угу.

— Возьми меня с собой!

— Чего???!!! — едва не закричал я, но вовремя успел себя одернуть и лишь сдавленно прошипел.

Увидев мою недвусмысленную реакцию, девушка, ожидавшая, вероятно, моего радостного согласия, опустилась на землю и разрыдалась. Вот тебе на! Чего удумала! С собой возьми! Вот чертовка малолетняя! У меня и без неё проблем выше крыши!

— Ты Светослава, перестань глупости выдумывать, не дело это юной девице от отчего дома с изгоем сбегать, да в дальний и опасный путь отправляться, — постарался я вправить мозги взбаламошной девчонке, сев рядом с ней на землю, — А Первун тебе хорошим мужем будет, он сильный и работящий, да и нравишься ты ему.

— Не будет никакого Первуна! — сквозь слёзы буркнула Света, — Отец с Гусём Рыжим сговорился, а он такой противный!

— Гусь Рыжий — это сын Добряты из рода Коростылей, первого старейшины племени. Лет этому Гусю далеко за тридцать, а этой зимой его жена умерла при родах. И этот перец вполне мог возжелать самую красивую невесту окрестных земель.

— А отец мой знает?

— Нет пока, наверное, да и что это изменит? Дадут ему отступного корову, а может и вообще так договорятся.

— А твой отец-то как на это пошел?

— А Добрыня ему пообещал, что в род введёт, устал папа изгоем жить. Ну и две коровы в придачу.

— Ну да неплохой обмен, от коров-то толку всяко больше, чем от девчонки. И вот что теперь делать-то? Если принимать решения разумом, как и положено умудренному годами пожилому мужчине, то, конечно же не стоит с ней связываться. Ведь в моих планах было использовать заключение брака для повышения социального статуса. При оптимальном развитии событий я хотел заработать денег в Хареве, используя свои иномирные знания, потом, хорошо подготовившись, перебраться в Царьград или Херсонес (у обоих этих вариантов были как плюсы, так и минусы) и уже в Ромейской империи жениться на местной жительнице, как минимум из среднего класса, а ещё лучше из аристократии, чтобы получить определенную поддержку и связи. Был и другой вариант — если обнаружится, что переезд в Византию связан с непреодолимыми трудностями, то можно было жениться и в Хареве на девушке из приличной семьи. Вот такие у меня были практичные планы на женитьбу. Любовь и страсть проходят быстро, а вот проблемы остаются.

Но с другой стороны, она уже сейчас красавица, через год будет вообще неотразима, такую я вряд ли в этом мире ещё встречу. И вообще, ради чего жить? Ради золота, власти и общественного