Словно почувствовав мои сомнения, девушка дрожащей рукой протянула мне небольшой кожаный мешочек:

— Ты не подумай, я не нахлебница, вот мама мне дала, здесь золотые украшения, две серебряных монеты и восемнадцать медных!

Ну да, неслыханное богатство.

— А что, твоя мать знает, что ты бежать собралась? — удивленно поинтересовался я.

— Угу, это она мне и посоветовала, сначала она хотела отца отговорить от Гуся Рыжего, но он её побил и запретил лезть в его дела. А когда она узнала, что ты уходишь, то сказала, что ты меня тоже любишь и будешь рад сбежать вместе со мной, а ты, оказывается не любишь! А я тебя люблю и что теперь будет? — после этих слов девушка опять разрыдалась.

Конечно, Бела не могла не видеть, какие взгляды я бросал на неё и на Свету. Ну да ведь на неё не только я — все мужики племени пялились. Тут надо сказать, что внешность у моих соплеменников была однообразной и довольно-таки невзрачной — все мужчины миролюбов были широколицы и коренасты с большой мышечной массой. Женщины в своём большинстве имели схожую внешность, за исключением некоторых из тех, кто был взят из других племен — голядинки, например, имели довольно неплохие фигуры, но их редко отдавали за миролюбов, а лахвичи (славяне, жившие от нас на противоположном берегу Днепра) из которых, кстати, была и моя мать, телосложением не сильно отличались от моих родичей. По этой причине Бела, имевшая изящную стройную фигуру, узкое лицо с тонкими чертами и белоснежными волосами, смотрелась в наших краях как богиня красоты, сошедшая с небес, чтобы порадовать своим присутствием простых смертных. Неправильно выразился — не только в наших краях, вообще в обеих жизнях я не встречал женщин, красивее Белы. Даже в кино и по телевизору не видел. Ну и Света в ближайшем времени будет столь же прекрасна, да она и сейчас уже весьма недурна.

— Ну что ты, — произнес я, мысленно прощаясь со своими прежними матримониальными планами, — Я ведь всегда был в тебя безнадежно влюблен, но не мог же встать поперек брата! А раз так всё повернулось, и моя тайная мечта сбывается, то я буду счастлив взять тебя с собой и быть тебе верным и заботливым мужем!

— Правда? — девушка перестала плакать и с надеждой посмотрела на меня, широко распахнув изумрудные глаза.

— Правда! — как можно убедительнее произнес я и нежно поцеловал её в мягкие соленые губы. Девушка затрепетала и подалась вперёд, но я не стал растягивать этот приятный момент, а оторвавшись от неё произнес:

— А теперь иди, не надо, чтобы нас видели вместе. Когда тризна закончится, жди меня в лесу!

Проводив взглядом девушку, я глубоко вздохнул и погрузился в размышления. Новые обстоятельства практически не повлияют на мои ближайшие планы — наличие спутницы не должно сильно усложнить дорогу до Харевы — в любом случае будет довольно непросто. А вот дальше… Придется жениться. Здесь совсем не принято жить с девушкой в одном доме до свадьбы. Хм, что называется — не думал, не гадал он, никак не ожидал он. Ну да ладно, Света девушка красивая и мне действительно очень нравится. Правда, глупа как пробка, но где здесь умную взять?

Взяв потяжелевший туес, я направился к своей землянке и вскоре ко мне подошел отец:

— Вот ты где, Скор! А то я уж было подумал, что ты ушел не дожидаясь тризны! На вот, я тебе кое-что собрал в дорогу дальнюю, — и он протянул мне кожаный мешочек, — здесь весь жемчуг, что ты за лето собрал, он твой по праву, ну и от меня десять медных монет. Немного, но чем богаты.

— Спасибо отец, — искренне поблагодарил я его и обнял.

— Пойдем, присядем в сторонке, поговорим! — он показал на лежащее бревно, лежащее неподалеку в тени берёз.

— Знаешь, сынок, — завел он разговор, когда мы уселись, — Я ведь всегда видел, что особенный, с одной стороны, вроде и послушный, шалостей да глупостей всяких не делал, и работал лучше других, а с другой… Даже не знаю как сказать — будто и не из нашего племени.

— Да как не из нашего, бать, ты на лицо то моё посмотри!

— Да не про то я! — в сердцах махнул он рукой, — Говорю же — не знаю как сказать! Ладно, не будем пока об этом, — произнес он и перешел на другую тему, — Знаешь, я считаю, что ты правильно поступил, что людоловов убил, хотя и с трудом верится, что ты смог это сделать, но видно и правда боги помогли. Полагаю, надо нам от старых обычаев отказываться. Да и не только я, многие мужики так думают, но не можем мы супротив волхвов пойти.

— Тут, пап, выбор простой — либо надо научиться защищаться, либо племя исчезнет. От малых отрядов голядины защитят, а вот если придет сотня врагов, то голядь спрячется в лесах, а у миролюбов так не получится — людей в племени много, отыщут по следам.

— Да понимаю я! — едва ли не крикнул отец, — Но волхвы даже и слышать об этом не хотят!

— А может, к родичам матери, лахвичам податься? Они ведь лучше могут за себя постоять.

— Нет, — мотнул отец головой, — В изгои не пойду!

— Ну тогда, копи деньги, — я протянул ему обратно мешочек с бисером и медяками, — Если придется туго, то надо будет бежать, бросив урожай и скотину, а вот деньги унести несложно. Бери! Я ведь у голяди сорок пять кун выторговал, сам знаешь, сколько они стоят, — конечно, было бы правильно и мой жемчуг ему отдать, но, пожалуй, это будет выглядеть не очень хорошо, ведь тогда станет очевидно, что я его обманывал, утаивая часть добытого.

Отец, тяжело вздохнув, взял мешочек обратно и с горечью произнес:

— Выходит, я тебе в дорогу и дать ничего не могу.

— Да ты что, пап, ты и мама дали мне очень много! Вы поили, кормили меня, учили уму разуму, выхаживали, когда болел, что же ещё надо? Сокол встал на крыло, теперь и пищу сам себе добудет и полетит куда захочет.

— И правда, сокол, — грустно кивнул отец, соглашаясь с моими словами, — Да, сынок, баня там ещё горячая, иди, наверное, помойся перед дорогой!

Ну да, банька это святое. Я спустился в землянку, где в пару сидели пятеро мужиков из соседних родов и пристроился рядом с ними на лавочке.

— О, Скор! — узнал меня меня один из них, — Помыться решил,