День стоял солнечный, безветренный, в такие дни звуки разносятся далеко, не то что во время дождя. Люди, вышедшие на поиски пропавших, не крадутся. Шумят изо всех сил, чтобы потерявшийся услышал. Аукают, переговариваются и перекрикиваются. Но как Альмод ни вслушивался в шелест листьев и птичий щебет, лишь раз долетел стук топора, и тот стих.

Что-то было не так, совсем не так. Альмод не знал, что и думать. Да и как тут думать вообще, когда совершенно непонятно, что происходит. В груди прочно засела тревога.

Обычно, чтобы успокоить не вовремя взбесившийся разум, достаточно было утомить тело. Но Альмод не мог сейчас позволить себе уработаться так, чтобы упасть и уснуть, не разбирая, мягкая ли постель. Если за ним все-таки придут… Если, если, если…

Он не сидел на месте, конечно. Наплел и наморозил воды, сложил в кожаный мешок вместе с остатками мяса, зарыл под елкой в глубокой тени, где никогда не бывало солнце, накидал сверху лапника. Прошелся до берлоги, куда бросил трупы, вслушиваясь в подозрительные шорохи и присматриваясь. Тел уже не было, только полосы засохшей крови там, где медведь волок остатки в логово. Сам зверь тоже не показался.

Вернувшись, Альмод натаскал— не наплел, плетения утомляли разум, но не тело — воды. Обычно ему нужно было немного, но сейчас их двое. Перестирал и высушил одежду. Потом возился с Нел: подновлял плетения, кормил. Вырезал ей гребень — просто, чтобы занять руки. Все время, пока работал, сидел на улице под сосной, оглядываясь и прислушиваясь. Никого.

Тревога не отступала, сидела в груди, мешая дышать.

К полудню он понял, что девчонка не умрет: спал жар, перестало колотиться сердце, дыхание стало глубоким и ровным. Большую часть времени Нел спала, как и положено выздоравливающим. Когда Альмод пришел кормить ее второй раз, перевернулась на живот — было видно, что это потребовало немало сил — и отобрала миску с ложкой. Сама, дескать. Он не стал спорить — сама так сама. Что такое полностью зависеть от чужой помощи, он помнил. Мерзкое состояние. Только ему тогда помогали люди, с которыми он пуд соли съел. А Нел — тот, кого она считала врагом.

Иллюзий Альмод не питал — едва оклемавшись, девчонка непременно попытается отомстить. Слишком многое он повидал, чтобы всерьез верить в человеческую благодарность. Пожалуй, это было даже занятно: вытаскивать от престола Творца своего возможного убийцу Альмоду еще не доводилось. Не могло ли быть, что не отпускающая тревога — лишь предчувствие опасности, исходящей от Нел? Он прислушался к себе. Нет. Если враг известен и рядом, все просто. Когда понимаешь, чего ждать, не о чем тревожиться. Тем более, что прямо сейчас она едва ли нападет. После того, как спала лихорадка, наверняка перестали путаться мысли, потому глупить, пытаясь убить человека, от которого пока полностью зависит, она не станет. Может быть, через день-два, когда поймет, что в состоянии о себе позаботиться.

Вечером, входя в землянку, Альмод успел заметить отблеск светлячка. Едва начала отворяться дверь, Нелл его погасила и притворилась спящей. За весь день они едва перемолвились парой слов. Альмода это забавляло, а что думала девчонка, ему плевать. Но хорошо, что к ней вернулась способность плести. Значит, случись что с ним, она сможет подновить исцеляющие плетения. И воду себе добудет, а еды пока полно. Это решило дело.

— Ты умеешь плести проход? — спросил он.

Нел открыла глаза. Качнула головой. Похоже, не врет. Многие командиры не учили младших членов отряда преодолевать огромные расстояния за несколько минут, проходя через иные миры. На взгляд Альмода, это было изрядной глупостью, но каждый управляется со своими людьми так, как считает нужным.

— А подновить исцеляющие плетения сможешь?

Девчонка прикусила губу, поняв, что светлячок не остался незамеченным. На лице отразилось сомнение. Интересно, она всегда настолько плохо скрывает свои чувства, или просто ранена и ослабела?

— Смогу, — наконец, сказала она.

Он кивнул. Плести будет не в полную силу, конечно, но самое главное уже сделано, потому Нел справится. Если так и дальше дело пойдет, дня через два встанет на ноги, еще через день сможет уйти.

— Я оставлю тебе еду и воду. Когда кончится готовое, мясо — зарыто в мешке под елкой, там сверху куча лапника, увидишь. Лигах в двух отсюда на северо-северо восток — Мирный, городишко так себе, но жить можно. Если я не вернусь до того, как встанешь, то буду там… или на том свете, пока не знаю.

Нел озадаченно на него уставилась, но с расспросами не торопилась. Похоже, не такая дура, как показалось поначалу.

— Почтовая станция в Кривом Озере. Это в двадцати пяти лигах к югу отсюда. Карты набросал, на столе. Твое оружие в сундуке, брошь чистильщиков тоже. Все, что есть в землянке — можешь брать.

Будет жив — достанет еще, а покойнику барахло ни к чему. Альмод выложил на стол пару серебряков и полгорсти меди.

— Этого хватит на первое время. Потом разберешься, одаренные нищими не бывают.

— А… ты? — выдавила, наконец, Нел.

— А я пойду в Мирный разбираться, какого рожна Гейра до сих пор не хватились.

Она мигом помрачнела:

— Разве ты не этого хотел?

— Я хотел, чтобы моя голова оставалась на плечах. Ей, знаешь ли, там нравится.

— Ну так радуйся.

Он пожал плечами. Что толку объяснять? Гейр был ее другом, и ничего с этим не поделать. Как ничего не поделать и с тем, что самому Альмоду до сих пор было муторно от того, что случилось. Можно сколько угодно твердить себе, дескать сам нарвался — но мало приятного в том, чтобы убивать человека, с которым ели, смеялись и сражались вместе.

— Твой образец я сжег вместе с остальными.

— Образец? — переспросила она.

— И это не говорили?

Она покачала головой.

— У Гейра, Свейна на руке видела? Вроде браслета, три бусины, как дохлые твари, только красные?

Нел кивнула.

— Это и есть дохлые твари. И кровь. Каждого из отряда. Одна бусина — один образец. Когда у тебя есть чья-то кровь, можно найти человека хоть на краю света. Плетение простейшее.

Он свил нити, показывая, и тут же распустил. Все равно ничьей крови под рукой нет.

— Я думала, это сплетни.

— Нет.

— Твой образец я сжег, так что ты вольна идти, куда глаза глядят.

— Я не предам орден… Я же не ты.

Альмод усмехнулся.

— Твое дело.

Он подхватил с сундука мешок.

— В чем подвох? — спросила она в спину.

Он обернулся. Приподнял бровь.

— Ты — дезертир и убийца. Зачем все это? Возиться со мной, оставлять деньги, вещи… Зная, что я буду тебя искать. В чем подвох? Нравится играть со смертью?

Альмод пожал плечами.