из Шотландии. При перезахоронении мой надгробный камень был утерян, как и запись места моего погребения. Теперь мне приходится ходить по кладбищу и искать место своего захоронения. Я, как бы тебе сказать, тоже неприкаянный призрак, как и твой друг.

— Мои соболезнования, — попытался пожалеть призрака Куйвашов. Он успел разглядеть большой зал, освещённый сотнями восковых свечей в хрустальных люстрах и пристенных подсвечниках. В середине зала танцевали, а по двум боковым сторонам помещения стояли столы с горячительными напитками и колодами нераспечатанных карт.

— Что ты, друг мой, не стоит! Мне нравится моё обличье. Доктора Овера ты знаешь, — показал рукой в центр зала генерал. — Талантливый эскулап. Недурён собой. Денди с прекрасными манерами. Справа от него — жена красавица, бывшая фрейлина Анна Цурикова. У доктора никогда не было любовниц. Кстати сказать, в нумера с мамзелями он не ездил. На пациенток, по уши влюблённых в него, не реагировал. Всё потому, что жена-колдунья, помогала ему в снадобьях не только для пациентов, но готовила их и для любимого супруга.

Рядом с собеседниками прошёл призрак женщины в шикарном бальном платье.

— Фот феть, полошила и забила, — бурчала себе под нос дама с немецким акцентом.

— Что это с ней? — осведомился Павел у Петра Ивановича.

— А, это — Анна Монс, фаворитка Петра Первого. Её с ней познакомил лично Франц Лефорт. Он и сам любил захаживать к Кукуйской царице в гости, — усмехнулся Гордон. — Пошуршать подолом.

— Кукуйская царица? — пререспросил Куйвашов.

— Кукуй — народное название Немецкой слободы. — Так вот, Анна зарыла во дворе своего дома — это здесь рядом, подарок государя. Император пожаловал ей миниатюрный портрет себя любимого, украшенный алмазами на тысячу рублей. При том, что годовое жалованье у фаворитки было семьсот рублей. И вот теперь она ищет этот портрет — ведь при жизни она так и не смогла найти его.

— Почему же она не может его найти? Ведь вы же можете сделать это через Тонкий мир?

— Потому что его там давно уже нет. Георг-Иоанн фон Кейзерлинг, её супруг, вывез его на свою родину, в Пруссию. Там этот портрет и находится до сих пор в частной коллекции. Франц Лефорт, устроитель бала, — кивнул в сторону советника царя Патрик Иванович. — Адмирала Лефорта, помощника Петра Первого, я уверен, тебе представлять не надо, — Ты уже имел честь общаться с ним. Мой земляк. Когда он лежал на смертном ложе, он приказал выгнать из дома священника, пришедшего его исповедовать. Потом велел принести вина, позвать музыкантов и девок-плясуний. Музыканты играли любимые мотивы адмирала, а девки кружились в танце вокруг его смертного одра. Умирающий несколько раз пытался присоединиться к пляскам, но у него не было сил. Сам Лефорт пил вино до самого конца, пока не началась агония. Когда гроб с Францем Яковлевичем опускали в землю, с чердака грянул оркестр, а из подвала раздался хохот Хозяина. Да, да, именно так его называют все местные — Хозяин Немецкого кладбища. Лишний раз на глаза ему не попадайся. После прошлой твоей встречи с ним он долго выговаривал доктору Оверу за то, что тот много на себя берёт.

— Но мне нужно поговорить с ним.

— Зачем?

— Та девушка, что была со мной в ту страшную ночь… В общем, скоро похороны, а её голову не могут найти. Я должен попытаться уговорить Лефорта вернуть голову. Я обещал.

— Попозже я подойду к нему. Я знаю, в какие моменты у него хорошее настроение. Так, дальше, — продолжил представлять гостей Гордон. — Якоб Вилимович Брюс, чернокнижник и чародей. Колдун и в то же время фельдмаршал и сподвижник Петра Первого. Составитель Брюсова календаря. Первый российский масон.

— А это что за мальчик? — осведомился Павел, увидев на балу подростка.

— Пётр Второй. Умер в этом дворце от оспы в возрасте четырнадцати лет. Не отжил свой век. Вот теперь и ходит бесцельно по всей усадьбе, коротает время. Видишь этого импозантного господина? — Гордон посмотрел в сторону подошедшего к ним мужчины в поварском фартуке. — Это истинный гурман высокой кухни. Позволь тебе представить, Люсьен Оливье.

— Очень приятно, — Куйвашов искренне обрадовался новому знакомству. — Вы знаете, настоящий рецепт вашего салата был утерян. И на сегодняшний день салат Оливье готовят более, чем по нескольким сотням рецептов!

— Я не изобретал никакого салата! — вспылил Люсьен. — Я подавал вашим неотёсанным соотечественникам нарезку из деликатесов с красной и чёрной икрой под соусом «Соя кабуль». Но ваши купцы-миллионщики не хотели закусывать водку отдельными кулинарными изысками. Поэтому брали суповую ложку и перемешивали все эти яства в жижу. Дикари! Тем самым они проявляли не только неуважение к еде, а главное, выражали вопиющее неуважение к повару! Будь моя воля, я бы подавал в ваших ресторанах только тюрю, полбу и берёзовую кашу!

Недовольный Оливье бросил гордый взгляд на Павла и направился в залу. Моро в это время гарцевал в центре гостиной с Анной Монс.

— А за что вы все здесь? — неожиданно спросил Куйвашов у Патрика.

— По вере вашей да будет вам. Грехи не дают покоя. Ты сам знаешь, какие: гордыня, зависть, гнев, леность, жадность, чревоугодие, похоть. Есть такие же неупокоенные, как я и как Жан-Пьер.

— В чём виноват Оливье? Он же не переедал.

— Его блюда были так вкусны, что ввергали в чревоугодие посетителей его ресторана. Вон, видишь, человек в кандалах? — кивнул генерал в сторону мужчины, скованному по рукам и ногам.

— Вижу.

— Это Добрый доктор, Фёдор Гааз. Заключённые считали его святым. Он работал тюремным врачом и воочию видел страдания людей. Доктор добился того, чтобы кандалы «облегчили». Они стали весить семь килограммов вместо шестнадцати. Также их стали обшивать кожей, чтобы руки и ноги осужденных не натирались до кровавых мозолей и не обмораживались. По его содействию женщинам-осуждённым перестали обривать половину головы. «Спешите делать добро», любил говаривать он.

— И как такой праведник стал привидением?

— Он считает, что слишком мало помогал каторжанам при жизни. Недопомог страждущим. Хотя истратил на облегчение жизни больных и заключённых всё своё состояние. После его смерти в его комнате нашли два рубля мелочью, старое истрёпанное пальто и изношенные тапочки.

— Не позавидуешь его судьбе.

— Он не ропщет. А вот, например, супруги Леон и София Пло, — Гордон поклонился супружеской паре, проходившей мимо. — Жила не тужила в Москве супружеская пара швейцарцев. Муж поставлял в Россию железо и чугун, жена содержала перчаточный магазин на Кузнецком мосту. Было в этой идиллии одно «но» — жена была ослепительно красива и пользовалась успехом у мужчин. И муж об этом знал. Однажды Леон решился на безумный поступок: