что у него отнята не вся рука. Чаще всего его рука была укрыта то курткой, то плащом, то закрепленной сумой. А сейчас, вцепившись в его рукав выше локтя, я явственно почувствовала напряженные мышцы. Сделанное мимоходом открытие тут же вылетело из моей головы, когда я поняла, что кнута не слышно. Я бросилась вслед за Миролюбом к площади. Люди не спешили смыкаться за его спиной, потому что за княжичем тянулся незримый шлейф опасности, и каждому неосознанно хотелось держаться подальше. Я бы тоже держалась подальше, если бы могла позволить себе такую роскошь.

На этот раз я оказалась в первом ряду. Взгляд помимо моей воли метнулся к позорному столбу. Горло перехватило. Спина Альгидраса была исчерчена кровавыми полосами, а сам он безвольно висел на вытянутых руках. Я от души понадеялась, что он без сознания, потому что даже представить не могла, какую боль ему приходилось сейчас терпеть. Если бы это зависело от меня, я бы покарала виновного в этой пытке недрогнувшей рукой. Поставила бы его к столбу и спокойно наблюдала за экзекуцией. Что-то первобытное проснулось во мне, требуя мести.

Миролюб остановился перед помостом словно в нерешительности, а потом резко развернулся и двинулся к столбу. Услышав приближающиеся шаги, Альгидрас вздрогнул и попытался повернуть голову, впрочем, на середине движения передумал и снова уткнулся лбом в столб. Только плечи напряглись еще сильнее.

Первым делом Миролюб молча подошел к Бориславу и протянул руку. Тот так же молча отдал княжичу кнут. Я вздохнула было с облегчением, но тут же с ужасом поняла, что именно Миролюб – тот, кто свидетельствует здесь против Альгидраса. А как мне говорил сам Альгидрас, порет обычно тот, кто обижен. Я зажмурилась до кругов перед глазами, ожидая очередного свиста кнута, но вместо этого услышала шаги. Опустив голову, я набралась храбрости и открыла глаза. В поле зрения попали сапоги, из-под которых разлеталась пыль. Миролюб чеканил шаг, точно был на параде. Он приблизился к князю, все еще сжимая кнут в руке, и опустился на одно колено. Но почему-то в этом жесте совсем не было покорности. Головы он тоже не опустил. Наоборот, стоя на одном колене, задрал подбородок и, глядя на отца снизу вверх, четко – так, что слышала вся Свирь, – произнес:

– Дозволь обратиться, князь!

– Что на Красном Дворище? – спросил Любим, и по его лицу я поняла, что если до этого вся процедура действительно казалась ему утомительной необходимостью, словно он и удовольствия требуемого не получал, то теперь все изменилось. Князь Любим был в ярости.

– Я не добрался до Дворища, – так же четко ответил Миролюб.

– У тебя был приказ. – Князь смотрел на сына так, как смотрел бы, вероятно, на любого другого воина, нарушившего его волю.

– Я выеду сразу, как решу дело в Свири. Мне донесли, что тут моим именем суд вершится.

– Кто донес? – недобро спросил Любим.

– Я воина отправил, – громко произнес Радим, выходя из-за спин своих людей. – Негоже судить со слов, князь.

Любим криво улыбнулся и посмотрел на сына. Миролюб встал с колена и встретил взгляд отца.

– Что ж, говори быстро да скачи, куда послан был. Один вернулся?

И в этом мимолетном вопросе промелькнула глухая отцовская тревога. Княжич – наследник, единственный сын, которого он однажды уже едва не потерял, – проскакал весь путь без охраны.

– Часть воинов отстала. Скоро будут, – ответил Миролюб.

Любим поморщился, точно от головной боли, посмотрел на Радима, потом на позорный столб. Я не стала смотреть туда, потому что напряженная исполосованная спина и так стояла перед глазами, вместо этого перевела взгляд на Радима. Он был бледен и суров. Ведь как бы ни злился воевода на Альгидраса, тот не был ему чужим. Видно, каждый удар как на свою спину принял.

– Говори же! – поторопил сына Любим.

– Кто говорил от моего имени? – спросил Миролюб очень спокойно, а я вдруг поняла, что никогда не слышала, чтобы его голос был абсолютно лишен оттенков. Обычно он был очень живым, но то, вероятно, был голос Миролюба. Этот же принадлежал княжичу.

Любим молча кивнул в сторону своих воинов, и из-за спин вышел бледный Златан.

– Я, как ты и велел, – произнес Златан, впрочем, уверенности в его тоне уже не было.

– Как я что? – Миролюб всем корпусом повернулся к княжескому воину, и его широкая спина загородила от меня Златана.

Впрочем, то, что тот испуган до смерти, было понятно и по голосу.

– Как велел, – едва слышно повторил он.

Миролюб медленно наклонился, положил кнут на помост у ног отца и снова повернулся к воину. На этот раз его голос звучал задумчиво:

– Ты лжешь. Для чего?

– Да как же… – Златан, отшатнувшись, вновь попал в поле моего зрения. Худое лицо пошло белыми пятнами, рука взметнулась к тесемке плаща, потом подергала короткую бороду. – Ты что, Миролюб?!

Миролюб усмехнулся и покачал головой. После чего повернулся к княжеским дружинникам:

– С кем он был, как я ускакал?

Те начали переглядываться в замешательстве. Наконец вперед вышел молодой воин с повязкой на правом глазу.

– Со мной, – уверенно сказал он.

– Где?

– Миролюб… – начал Любим.

– Дозволь, князь, – нетерпеливо обратился Миролюб к отцу. – Выяснить надобно.

Любим устало вздохнул и положил ладонь на рукоять меча. Я невольно вздрогнула, но потом поняла, что он не собирался его доставать. Это был неосознанный жест вооруженного человека, который придавал ему уверенности. Князь нехотя кивнул, впрочем, сын на него уже не смотрел, разглядывая воина с повязкой.

– Где вы были и с кем?

– Я был с Бояном, – мужчина явно нервничал, но говорил уверенно. – Со свирским воином.

Он указал в сторону свирцев, и Боян на всякий случай вышел чуть вперед.

– Я просил псов показать. Псы здесь сам знаешь, какие. Хотел у воеводы малому в подарок щенка просить. Там как раз щенки…

– Ты не про щенков, Азар, – терпеливо произнес Миролюб. – Про Златана.

– А… ну да. Мы были у псарни. А там и Златан подошел. Тоже щенков смотреть хотел. Я еще спросил, отчего он не уехал, мол, вы-то все с места снялись. А он сказал, что дело у него тут.

– А что за дело, не сказал?

– Нет. Да я и не спрашивал. Щенка хотел…

– Щенка хотел, – устало вздохнул княжич. – Будет тебе щенок. У сестры попрошу, коль воевода нам теперь откажет. Хванца со столба снимите.

– Миролюб, – подал голос князь.

– Прости, что лезу вперед тебя, отец, – Миролюб поднял голову и посмотрел на Любима, – только тут о моем слове речь. Златан врет.

– Что? – Златан подскочил к Миролюбу так, словно собирался ударить, но вместо этого лишь схватил за руку, почти повиснув на княжиче. – За что, Миролюб? Не губи!

– За что? – Миролюб оглянулся на воина и брезгливо тряхнул рукой, однако тот так и остался на нем висеть. – Из ума ты выжил? Думаешь, я своим именем твои грехи покрывать буду? Много я тебе прощал, да, видно, больше, чем следовало.

– Я не вру, князь! – заполошно закричал Златан. – Он сам мне сказал! Сам!

Златан бросился к помосту, указывая рукой на княжича. Вид у него был безумный. Два воина схватили его за плечи и оттащили от князя, ног которого он почти коснулся. Сбив Златана на землю, они повернулись к Миролюбу, ожидая приказа не от князя – от него.

Миролюб повел рукой и усмехнулся:

– Брага у тебя тут, верно, дурная, воевода, коль мой собственный воин на меня клевещет, да еще при всем люде. Что ж, быть посему. Дозволь, князь?

Миролюб повернулся к отцу. Лицо Любима закаменело. Я ничего не понимала, толпа же начала волноваться.

– Выбери воина, – коротко приказал князь.

– Прости, отец! Коль кому другому зло нанес бы, я бы тебя послушал, все это знают. Но Радима я другом чту. Азар, дай ему меч.

С этими словами Миролюб стал дергать завязку плаща. Та не поддавалась, и ему пришлось ее разорвать. Отброшенный на дощатый помост плащ осел синим морем. Тут же к Миролюбу подошел один из княжеских воинов и стал помогать снимать кольчугу. Я смотрела на все это и по-прежнему ничего не понимала. Миролюб достал свой меч из ножен и аккуратно положил его у ног князя, пока воин помогал ему разоблачаться. Златан сидел на земле, раскачиваясь, словно в трансе. Азар подошел и положил свое оружие у его ног, опустился на одно колено и отцепил от пояса Златана ножны с мечом. После этого аккуратно положил меч Златана на помост, не вынимая его из ножен.

Меж тем Миролюб при помощи воина разделся до пояса. Мой взгляд сам собой прирос