– Я и спросил! Эй, говорю, вы что? А он меня кулаком вгрудь!

Что было толку с ним препираться? В сущности, Романов невиноват. Это штабс-ротмистру судьба подгадила. Невзлюбила она за что-толейб-кирасира. Как говорится, то по морде влепит, то по харе, а то физиюрасквасит.

– Брысь отсюда! – рявкнул князь. – Глаза бмои вас…

Зазвонил аппарат – черный, для связи с начальством.

– Ну что, Козловский? – спросил егопревосходительство.

Прибыл, стало быть. Поспал ночь в мягкой кроватке, скушалзавтрак и к половине десятого, как положено, явился на службу. Сейчас будеткофей пить.

Ну, штабс-ротмистр его и порадовал. Резидент ушел, Рябцевубит, и это еще цветочки. Самое скверное, что предатель сделал список сГенерального плана развертывания. Где находится копия, неизвестно.

Пока генерал кричал и ругался, Козловский зажег папиросу.Пускал колечки дыма, смотрел в потолок. Иногда говорил в трубку:

– Так точно, сознаю… Никак нет, не надеюсь… А это какприкажете.

В паузе, когда его превосходительство после очередногориторического вопрошания задохнулся от чувств, штабс-ротмистр вставил то, чтособирался:

– Глубину ответственности понимаю. Чего я не понимаю –с какой стати план развертывания оказался в Царском Селе, в штабе Гвардейскогокорпуса?

Начальник, похоже, первый пар уже выпустил. При такойкомплекции долго гневаться трудно. Во всяком случае, ответил уже без ора:

– Его императорское высочество великий князь НиколайНиколаевич с началом военных действий становится главнокомандующим. Такоерешение принято еще весной.

Тогда понятно. Никник (как называли гвардейцы своегошефа) – мужчина обстоятельный. Затребовал документ, чтобы как следуетподготовиться. Выходит, наши стратеги войну предвидели и до выстрела в Сараеве?Ладно, не нашего ума дело.

Козловский решил, что можно переходить к делу. Эмоциональнаячасть окончена.

По-прежнему разглядывая потолочную лепнину, он доложил опроведенной работе.

– Рябцев сказал (я сам слышал), что папку с планом онвынес из секретной части и спрятал в тайнике на территории штаба. С двух часовночи до девяти утра мои люди произвели там предварительный осмотр. Потомпришлось прекратить, потому что на службу начали прибывать сотрудники. Да и всёравно, как его найдешь, этот тайник? Сами знаете, ваше превосходительство, тамв ограде добрая сотня десятин. Чего только нет: штабные корпуса, гаражи,конюшни, плац, оранжереи, спортивный клуб… Я про клуб упоминаю, потому что вагентурной сводке на Рябцева написано: спортсмэн, гол-ки-пер футбольнойкоманды.

Начальник переспросил про незнакомое слово.

– Голкипер? Понятия не имею, – пожал плечамиКозловский. – Должность какая-нибудь. Выясним.

И вдруг слышит:

– Господин офицер, я знаю. Голкипер – это игрок,который в футболе «гол» защищает. Ну, на воротах стоит. Я сам на первом курсе…

Рассматривая потолок и сконцентрировавшись на тяжеломразговоре, про студента Козловский совсем запамятовал.

Замахал на мальчишку рукой: уйди, уйди, не до тебя.

В дверь бесшумно проскользнул отлучавшийся ПантелейИванович, успокоительно кивнул. Очень вовремя!

– Кое-что, правда, зацепили, – сказалштабс-ротмистр начальству. – Может, и найдем герра резидента. Люди работают.

В общем, закончил разговор на ноте сдержанного оптимизма.

Студент все топтался у дверей, не уходил.

– Простите, господин офицер, а что такое «Генеральныйплан развертывания»?

У Лучникова на лице появилось вопросительное, даженедоверчивое выражение. Смысл этой гримасы был для князя нелестен: неужто, вашеблагородие, вы при постороннем вели такие разговоры?

Прав был фельдфебель, безусловно прав.

Но про план развертывания Романову объяснить все-такиследовало. Иначе, не дай Бог, начнет расспрашивать знакомых, всякихвстречных-поперечных.

Едва сдерживаясь, Козловский проскрипел:

– Это документ огромной важности. В нем изложен весьпорядок предполагаемых действий против Германии. И благодаря вашей дурости этотплан теперь может оказаться у немцев. Понимаете, что вы натворили? По крайнеймере, хоть держите язык за зубами! Вашему слову можно верить?

Вид у студента сделался совсем убитый.

– Господи! Я очень виноват. Господин штабс-ротмистр,позвольте мне как-то исправить… Давайте я буду вам помогать. Я бесплатно, изодного патриотизма. Вы, может быть, думаете, я ни на что не годен? Я навелосипеде езжу, боксирую. Кстати, и в футбол играю. То есть раньше играл,хавбеком в университетской команде.

Сердиться на него Козловский больше не стал. Лишь устало попросил:

– Послушайте, хавбек, уйдите, а?

Мальчик продолжал лепетать чушь:

– Я сообразительный. У нас на факультете был чемпионатпо разгадыванию ребусов, так я первое место занял…

– Марш отсюда!!! – гаркнул тогда князь страшнымголосом. – Ребусы, тттвою мать!

Студента Романова за дверь вынесло будто ураганом.

– Значитца так, – доложил тогда Лучников. – ВПитере двенадцать китайских прачечных и еще три в пригородах. В каждую послалпо толковому человечку. – Он потрогал красное, распухшее ухо иусмехнулся. – А крепко вкатал мне боксер этот сопливый. До сих пор башкагудит.

Симе Чегодаевой жить на свете было трудно, но интересно. Содной стороны, она ужасно страдала. С другой – летала, как на крыльях.Оказывается, так тоже бывает.

Страдала она, потому что жалела Алешу. Вчера так и не успелаисполнить свое намерение: провести сцену расставания нежно, но твердо. Алешамилый и хорош собой, но невероятно инфантильный. Спрыгнул с забора, ввязался вкакую-то драку, и его забрали в полицию. Мама, как всегда, права: это невариант.

Сегодня прибавился новый повод для терзаний – неспокойнаясовесть. Ведь формально с Алешей она не порвала. Поцелуи, пускай коротенькие,все-таки были, а это очень серьезно. Между тем нынче случилось нечточрезвычайно важное.

Мама, как и собиралась, повезла Симу в Павловское ипознакомила с племянником Анфисы Сергеевны, тем самым существенным вариантом, окотором дочка давеча и слушать не захотела.

Но штука в том, что «вариант», действительно, оказалсяочень, то есть даже в высшей степени существенным.

Единственное, немножко староват, лет тридцати пяти. Нокрасив, статен, в прекрасно сидящем мундире и брюнет. Мама сказала, что Мишельзанимает какую-то чудесную должность в интендантстве и вообще «твердо стоит наногах».